– И на какой же факультет?
Шипов как-то неопределенно махнул рукой. «Ясно. Жена не только тебя, друг мой ситный, содержит, но и твоего молодца в люди вывести намеревается. Добрая женщина, надо же. Где бы себе такую сыскать? Щедрую».
– А к музыке, к опере у Егора, значит, нет таланта?
– Слава богу, ни таланта, ни стремлений.
– Вы так горячо сказали «слава богу», – Кравченко усмехнулся. – Видимо, я совершенно не разбираюсь в вашей профессии. Или опера это не профессия? Забыл, что тут главное голос.
Шипов опустил глаза.
А Мещерский, значительно отставший, тем временем шел рядом со Зверевой по бетонной тропинке, проложенной по берегу озера, и слушал, слушал, упиваясь, изредка вставлял какие-то замечания, но в общем-то целиком был очарован ее монологом.
– Классическая музыка не прихоть каких-то сверхчувственных натур, – вещала Зверева. – Вы, Сереженька, не обижайтесь, но ваше поколение глухо к одному из самых загадочных видов искусства. Почему молодежь в массе своей не любит, не понимает великую музыку? Это всегда меня интересовало. Вот говорят, классику начинают понимать с возрастом. Отчего это?
– Ну, может, оттого, что становятся умнее, – Мещерский хотел пошутить, да что-то не вышла шутка.
– Ум – категория постоянная. Либо он есть у человека, либо его нет.
– Да, Марина Ивановна, конечно.
– Может быть, молодые не любят музыку оттого, что у них нет воспоминаний?
– Воспоминаний? Ну почему же, есть.
– Ну, мне всегда казалось, что любая музыка всегда свободна. Понимаете, Сереженька?
– Н-не совсем. От чего свободна?
– От всего. От условностей, предрассудков, запретов, страхов. Она имеет возможность передавать эту свободу.
– Вы сказали, от страхов?
– Да-да, – Зверева остановилась. Чувствовалось, что, обретя в лице нового гостя благодарного и покорного слушателя, она намеревается говорить с ним только на тему, которая в данную минуту интересна исключительно ей. – Музыка подчас рассказывает нам самим о нас же такие вещи, о которых мы стараемся умалчивать не только в беседах с другими, но и с самими собой.
– А вы знаете, я никогда не
– Да? Вы очень занятой человек, Сереженька. В этом, наверное, вся беда вашего поколения. Вы слишком заняты, чтобы слушать себя в себе.
Мещерскому хотелось возразить: «А разве вы – вы! – не слишком заняты?» Но он так же, как и Кравченко, знал: никогда он не сможет спросить ее вот так прямо. Однако дураком бессловесным выглядеть не хотелось, и он решился:
– Марина Ивановна, неужели и вам музыка может рассказать то, что вы сами от себя скрываете? Не знаете, не подозреваете в себе?
– Всегда.
– А нам, вашим слушателям, зрителям, поклонникам вашего таланта, она тоже что-то может о вас рассказать неизвестное?
– Конечно, если будете внимательно слушать.
Зверева засмеялась. Порыв ветра взвил концы ее ало-розового шелкового шарфика, повязанного поверх свитера. Алая полоска обвила шею. Мещерскому показалось на миг, что она похожа на след крови на горле того пьяницы на обочине шоссе, которого…
– Сережа, что с вами?
– Ничего. Повернулся, наверное, неловко. Тут выбоина, Марина Ивановна. Позвольте, я вам помогу.
– Я тут каждое утро брожу, каждый камешек знаю.
Мещерский смотрел на нее: «Вот ей, ей! – приснился кошмар о том, что она пытается расчленить труп. Ей!»
– Поздравьте победителя! – со стороны кортов донесся призыв Шипова. Они подошли к ограде спортивной площадки. И вместе с Кравченко и Андреем похлопали выигравшему партию Дмитрию Корсакову. Несмотря на свою массивность, на корте он двигался проворно и действительно загонял своего более молодого соперника. Он помахал им рукой, однако подходить не стал. Вместе с Егором они подхватили ракетки и, горячо что-то обсуждая, направились к дому.
– Я рассказывал Вадиму, как мы были свидетелями пожара в театре «Феникс» в Венеции, – сообщил Шипов Мещерскому. Он подошел к жене и поправил сбившийся шарфик.
– Ужасная потеря, такой был милый, уютный театр. – Зверева вздохнула и отвела его руку. – Там шли реставрационные работы, потом с фирмой начались какие-то странности – лопнули какие-то кредиты. И вдруг театр сгорел. Все погибло. Даже рояль Верди спасти не удалось. И теперь в Венеции туристы любуются опаленным остовом «Ля Фениче». – Она вздохнула. – Вот так мы относимся к святыням. А ведь я специально приезжала в Венецию, чтобы увидеть спектакль, в котором некогда блистал Луиджи Маркези… – Увидев, что на лицах приятелей отразилось замешательство, она поспешила объяснить: – Это самый