лишь со слов Мещерского. Быть может, не нужно было сразу заламывать руки Астраханову, играть «жесткое задержание», а сначала выждать, понаблюдать за ним. Ведь он всего-навсего окликнул Мещерского. Правда, Катя понимала – Колосов во что бы то ни стало пытался избежать огласки, а ведь там, в вестибюле, наверняка находились и сотрудники института, и охрана. Но, может быть, все же следовало понаблюдать, и не за одним Астрахановым, но и за Риверсом и Белкиным. Ведь их тоже видел Мещерский!
Она тяжело вздыхала: полагаться на одни только голые факты оказалось весьма непростым делом. Факты мало что говорили о человеке, назначившем Мещерскому встречу. Факты мало что говорили и о задержанном Василии Астраханове. И Катя, вспоминая этого человека, невольно переходила от фактов к эмоциям, к своим личным впечатлениям.
В который раз она задавала себе вопрос: похож ли этот Астраханов на НЕГО? Мучительно размышляла над ответом. И с удивлением понимала, что у нее просто нет единого цельного образа того, кого они ищут. Впечатления были какими-то обрывочными, разрозненными, зыбкими. Это был не человек – призрак. И призрак этот словно бы окутывала густая мгла. Темная, ночная.
Чудовищный результат его действий – эти отрубленные окровавленные человеческие кисти, выброшенные на обочину дороги, наполнял сердце Кати, когда она думала об этом, холодным ужасом. А в остальном все было как-то хаотически-невероятно, непредсказуемо, неправдоподобно. Эти безумные ночные диалоги с Мещерским, какие-то психологические эксперименты с оттенком русской рулетки, эпатаж с продемонстрированной видеокассетой, заснятое на ней хладнокровное убийство паренька из Салтыковки… Пугающая по своей жестокости расправа над студентом Масловым…
Катя напряженно думала обо всем этом и представляла себе Астраханова. Как он сидел тогда за банкетным столом, лениво, устало отвечая на вопросы, как пил «Твиши», словно и не чувствуя аромата и букета вина, нехотя прислушивался к общему разговору, иногда меланхолично улыбался шуткам Скуратова, сказал что-то и Кате (они тогда перекинулись всего двумя-тремя фразами, смысл которых она уже успела позабыть), разговаривал с Мещерским.
Стоп. Тут Катя заставила себя вспоминать как можно подробнее. О чем говорил Астраханов там, за столом, с Сережкой? Впрочем, и это она помнила ясно, Астраханов ничем особенно не отличал Мещерского среди прочих гостей. Чаще он обращался к Скуратову и Алагирову.
Как Катя ни пыталась напрячь память, единственной яркой деталью в образе этого человека был его карнавально-национальный костюм. Траурная черкеска, серебряные газыри, красивый наборный кавказский пояс. Она вспоминала: там, за столом, он ведь сидел напротив нее, и она смотрела на его руки. Широкие рукава черкески были изящно отогнуты, черный бешмет, узкие тугие запястья, сильные пальцы – он крошил хлеб, – широкие ладони. Руки настоящего мужчины. Крепкие кулаки.
«У него, кажется, были дорогие часы, – вспомнила она вдруг. – Стильные такие, крупные, платиновые. И смотрелось это немного нелепо: часы поверх узкого черного манжета на пуговицах». Она закрыла глаза. Что еще из личных впечатлений о нем?
Астраханов не производил впечатление человека с неуравновешенной психикой. Но они все не производили!
Катя перебрала их в памяти одного за другим. Нет, чисто визуально все они походили на вполне нормальных людей. На нормальных… Даже этот Риверс.
На следующий день, не выдержав неизвестности, она отправилась в розыск за новостями. Но, кроме известия о том, что Астраханов был отпущен сразу же после беседы в стенах управления розыска, новостей не было. Пришла, правда, справка из лицензионно-разрешительного отдела. В ней говорилось, что Василий Астраханов действительно имел в личном пользовании охотничье оружие – ружье импортного производства и два карабина. Все они были официально зарегистрированы. К тому же он являлся членом столичного общества «Спортивная охота».
Сотрудники розыска запросили данные на Астраханова и в столичном и областном РУБОП, но там ничего «этакого» за ним не числилось. Он был просто состоятельным человеком. Человеком с деньгами.
Катя внимательно прочла запись допроса Астраханова. У Колосова был жуткий почерк, но она разобралась. Астраханов – потомок казачьего офицера, из династии кадровых военных, романтическое детство на горной погранзаставе, затем студенческие годы, химический факультет, оставленный ради работы лесничим заповедника и рейнджера-проводника. Астраханов, эмигрировавший из Азербайджана в Россию, почти даром оставивший там все имущество, все достояние своей семьи, фактически – беженец, вдруг за какие-то десять лет сколотил неизвестно какими путями капитал, приобрел особняк в Подмосковье, иномарку, занимается делами какой-то экспедиции с дипломатической крышей, участвует в каких-то политических интригах…
Откуда у него деньги? Этот вопрос так до конца и остался не проясненным. Правда, по данным РУБОП, Астраханов с 1994 года являлся главным акционером ликероводочного завода «Росна» в Калужской области. Однако в последние два года, будучи избран сопредседателем Фонда культурного и духовного наследия при Управлении делами Окружного атамана Терского казачьего войска, активно бизнесом не занимался.
В розыске, однако, стремительная карьера Астраханова особого недоумения не вызывала. «Ну чему ты удивляешься? – говорили Кате. – Мужик просто сумел подняться. Подловил момент. Значит, голова есть на плечах. Не горшок со щами». То, что у потомка казачьего есаула на плечах не горшок, – это Катя очень четко себе представляла. Но в остальном…
С Никитой она о «засаде» не говорила. Чувствовала – не нужно. Начальник отдела убийств был мрачен как туча. Кате казалось: он чего-то напряженно ожидает. Быть может, данных наружного наблюдения? Ведь, отпустив Астраханова, они наверняка отправили за ним «наружку» и вот теперь ждут, какими будут действия фигуранта. Но прошел день, другой, третий, прошла неделя. А новостей не было никаких.
Рапорты наружного наблюдения действительно аккуратными пачками ложились на стол начальника отдела убийств. Астраханов все дни после «инцидента» находился в поле зрения сотрудников милиции. И все бы ничего, если бы не одна, однако весьма существенная деталь. Да, сотрудники оперативно-поискового отдела видели объект, но не слышали его. В загородном доме Астраханова – а это был мрачного вида кирпичный дом под железной крышей за высоким дощатым забором на окраине подмосковной Мамонтовки – обычного городского телефона не было. У Астраханова, естественно, имелся сотовый. А с сотовой связью у оперативников всегда возникали проблемы.
К тому же из попытки установить негласное прослушивание в штаб-квартире военных историков в Харитоньевском переулке и на конно-спортивной базе в Берсеневке ничего не получилось. Эти телефонные номера, как и номера Института Востока, находились в перечне «не подлежащих проверке».
Оставалось лишь наблюдать визуально. И наблюдение особой пищи для размышлений не давало. Фигурант вел размеренный образ жизни. Вставал в половине седьмого утра, занимался в пристройке, оборудованной под мини-спортзал и сауну, силовой гимнастикой. Завтракал в одиночестве, а затем уезжал
