веревку в сажень маховую,Страшному чудищу ноги связал заплетенной веревкой,Тушу на шею взвалил и пошел, на копье опираясь,К берегу моря. Нести ж на плече лишь одною рукоюБыло ее невозможно. Уж больно огромен был зверь тот.Пред кораблем его сбросив, я начал товарищей спящихМягко будить ото сна, становясь возле каждого мужа:– Очень нам на сердце горько, друзья, но в жилище АидаСпустимся все ж мы не раньше, чем день роковой наш наступит.Есть еще и еда и питье в корабле нашем быстром!Вспомним о пище, друзья, не дадим себя голоду мучить! —Так я сказал. И послушались слов моих спутники тотчас.Лица раскрывши, глядеть они стали гурьбой на оленяБлиз беспокойного моря. Уж больно огромен был зверь тот.После того как глазами они нагляделись досыта,Вымыли руки и начали пир изобильный готовить роскошный.Так мы весь день напролет до восшествия солнца сидели,Ели обильно мы мясо и сладким вином утешались.Солнце меж тем закатилось, и сумрак спустился на землю.Все мы спать улеглись у прибоем шумящего моря.Рано рожденная встала из тьмы розоперстая Эос.Всех я тогда на собранье созвал и вот что сказал им:– Слушайте слово мое, хоть и много пришлось уж страдать вам!Нам совершенно, друзья, неизвестно, где тьма, где заря здесь,Где светоносное солнце спускается с неба на землю,Где оно снова выходит. Давайте размыслим скорее,Есть ли нам выход какой? Я думаю, нет никакого.Я на скалистый утес сейчас поднимался и виделОстров, безбрежною влагой морской, как венком, окруженный,Плоско средь моря лежащий. И видел я – дым поднималсяГусто вдали из широко растущего темного леса. —Так говорил я. Разбилось у спутников милое сердце,Вспомнились им и дела Антифата, царя лестригонов,И людоеда-циклопа насильства, надменного духом.Громко рыдали они, проливая обильные слезы.Не получили, однако, от слез проливаемых пользы.Тут разделил я красивопоножных товарищей на двеЧасти и каждой из них предводителя дал. Над одноюБыл предводителем я, над другой – Еврилох боговидный.Жребий взявши, мы в медный их бросили шлем и встряхнули.Выпал жребий идти Еврилоху, отважному сердцем.В путь он отправился. Двадцать с ним два человека дружины.Плакали шедшие, плакали те, что на месте остались.Вскоре в горной долине лесистой, на месте закрытом,Дом Цирцеи из тесаных камней они увидали.Горные волки и львы сидели повсюду вкруг дома.Были Цирцеей они околдованы зельями злыми.Вместо того чтоб напасть на пришельцев, они поднялисяИ подошли к ним, приветно виляя большими хвостами,Как пред хозяином, зная, что лакомый кус попадет им,Машут хвостами собаки, когда от обеда идет он,Так крепкокогтые волки и львы виляли хвостамиОколо них. Но они испугались ужасных чудовищ.Остановились пред дверью богини прекрасноволосойИ услыхали прекрасно поющую в доме Цирцею.Около стана ходя, нетленную ткань она ткала —Тонкую, мягкую; ткать лишь богини такую умеют.Спутникам стал говорить Полит, над мужами начальник,Между товарищей всех наиболе мне милый и близкий.– Кто-то, друзья, так прекрасно и звонко у ткацкого станаПесню поет, – по всему ее звуки разносятся полю.Женщина то иль богиня? Скорей подадим-ка ей голос! —Так он сказал. И они закричали, ее вызывая.Вышла Цирцея немедля, блестящие двери раскрылаИ позвала. Ничего не предчувствуя, в дом к ней вошли все.Только один Еврилох не пошел, заподозрив худое.В дом их Цирцея ввела, посадила на стулья и кресла,Сыра, зеленого меда и ячной муки замешалаИм на прамнийском вине и в напиток подсыпала зелья,Чтобы о милой отчизне они совершенно забыли.Им подала она. Выпили те. Цирцея, ударивКаждого длинным жезлом, загнала их в свиную закутку.Головы, волосы, голос и вся целиком их наружностьСтали свиными. Один только разум остался, как прежде.Плачущих, в хлев загнала их Цирцея и бросила в пищуИм желудей и простых и съедобных и деренных ягод —Пищу, какую бросают в грязи почивающим свиньям.Быстро назад к кораблям прибежал Еврилох сообщить намВесть о товарищах наших, об участи их злополучной.Как ни старался, не мог ни единого молвить он слова,Раненный в сердце печалью великой. Глаза его былиПолны слезами. И духом предчувствовал плач он печальный.Все мы, его окружив, с изумленьем расспрашивать стали.Он наконец рассказал про жестокую спутников участь.– Как ты велел, Одиссей многославный, пошли мы чрез чащу.Вскоре в горной долине лесистой, на месте закрытом,Мы увидали прекраснейший дом из отесанных камней.Кто-то звонко там пел, ходя возле ткацкого стана,Женщина или богиня. Они ее вызвали криком.Вышла немедля она, блестящие двери раскрылаИ позвала. Ничего не предчувствуя, в дом к ней вошли все.Я за другими один не пошел, заподозрив худое.Все там исчезли они, и обратно никто уж не вышел.Долго-долго сидел я и ждал. Но никто не вернулся. —Так говорил он. Тотчас же на плечи свой меч среброгвоздный,Медный, большой я набросил, за спину же лук свой повесилИ Еврилоху вести повелел меня той же дорогой.Но, охватив мне колени руками обеими, стал онЖарко молить и с тоскою крылатое слово промолвил:– Зевсов питомец, оставь меня здесь, не веди! Не хочу я!Знаю, и сам не вернешься назад и с собой никого тыНе приведешь из товарищей наших. Как можно скорееЛучше отсюда бежим, чтобы смертного часа избегнуть! —Так говорил он. Но я, ему возражая, ответил:– Ты, Еврилох, если хочешь, останься у берега моряС прочими. Ешь тут и пей себе. Я же отправлюсь.Необходимость могучая властно меня заставляет. —Так я сказал и пошел от нашей стоянки и моря.Я миновал уж долину священную, был уж готов яВ дом просторный войти многосведущей в зельях Цирцеи.Вдруг, как уж к дому я шел, предо мной златожезлый явилсяАргоубийца Гермес, похожий на юношу видомС первым пушком на губах, – прелестнейший в юности возраст!За руку взял он меня, по имени назвал и молвил:– Стой, злополучный! Куда по горам ты бредешь одиноко,Здешнего края не зная? Товарищи все твои в хлевеГусто теснятся, в свиней превращенные зельем Цирцеи.Или, чтоб выручить их, сюда ты идешь? Уж поверь мне:Ты не вернешься назад, останешься тут с остальными.Но не пугайся. Тебя от беды я спасу и избавлю.На! Иди с этим зельем целебным в жилище Цирцеи.От головы твоей гибельный день отвратит оно верно.Все я тебе сообщу, что коварно готовит Цирцея.В чаше тебе замешает напиток и зелья подсыпет.Не околдует, однако, тебя. До того не допуститСредство целебное, что тебе дам я. Запомни подробно:Только ударит тебя жезлом своим длинным Цирцея,Вырви тотчас из ножен у бедра свой меч медноострый,Ринься с мечом на Цирцею, как будто убить собираясь.Та, устрашенная, ложе предложит тебе разделить с ней.Ты и подумать не смей отказаться от ложа богини,Если товарищей хочешь спасти и быть у ней гостем.Пусть лишь она поклянется великою клятвой блаженных,Что никакого другого несчастья тебе не замыслит,Чтоб ты, раздетый, не стал беззащитным и сил не лишился. —Так сказавши, Гермес передал мне целебное средство,Вырвав его из земли, и природу его объяснил мне;Корень был черен его, цветы же молочного цвета.«Моли» зовут его боги. Отрыть нелегко это средство Смертным мужам.Для богов же – для них невозможного нету.После того на великий Олимп через остров лесистыйПуть свой направил Гермес. К жилищу Цирцеи пошел я.Сильно во время дороги мое волновалося сердце.Остановился пред дверью богини прекрасноволосой.Ставши там, закричал я. Богиня услышала крик мой.Вышедши тотчас, она распахнула блестящие двериИ позвала. С сокрушенным за ней я последовал сердцем.Введши, меня посадила в серебряногвоздное креслоТонкой, прекрасной работы; была там для ног и скамейка.Мне в золотом приготовила кубке питье, чтобы пил я,И, замышляя мне зло, подбавила зелья к напитку.Выпить дала мне. Я выпил. Но чары бесплодны остались.Быстро жезлом меня длинным ударив, сказала Цирцея:– Живо! Пошел! И свиньею валяйся в закуте с другими! —Так мне сказала. Но вырвавши меч медноострый из ножен,Ринулся я на Цирцею, как будто убить собираясь.Вскрикнула громко она, подбежав, обняла мне колени,Жалобным голосом мне начала говорить и спросила:– Кто ты, откуда? Каких ты родителей? Где родился ты?Я в изумленьи: совсем на тебя не подействовал яд мой!Не было мужа досель, кто пред зельем таким устоял быВ первый же раз, как питье за ограду зубную проникнет.Неодолимый какой-то в груди твоей дух, как я вижу.Не Одиссей ли уж ты, на выдумки хитрый, который,Как говорил мне не раз златожезленный
