хоть каким маляром или плотником, для него переставали существовать нудные занятия по боевой, политической, специальной или физической подготовке, как, впрочем, и по всем иным дисциплинам, включенным в учебные планы. С первого дня прибытия в подразделение такие солдаты определялись в хозяйственные или рабочие команды и чинили, штукатурили, красили, мазали жилой, казарменный и иные фонды частей и соединений до истечения срока службы, исправно получая очередные лычки и отпуска на родину, благодарности и грамоты от командования, твердо усвоившего, что внешний вид — это самый важный показатель оценки их деятельности.
Еще больше везло тем, кто до призыва в армию успевал хорошо освоить гражданскую специальность того же маляра или плотника. Из их числа формировались бригады надомников — солдат, которые за спасибо ремонтировали квартиры начальников и начальников своих начальников. Ребята эти, как правило, вообще не появлялись в подразделениях, а если им приходилось там бывать, пугали молодых офицериков своим сытым, довольным видом, отнюдь не уставными спортивными костюмами и буйно заросшими головушками.
Неплохо устраивались в армии и те, кто имел автомобильные права и сумел пристроиться водителем на какую-нибудь машину, а также солдатики, родители которых могли и хотели расплачиваться за очередное увольнение сына из расположения части водкой, вином, коньяком или какими иными дарами окружающей их природы. Бывало, что везло и тем, кому, по идее, не должно было везти — не имеющим состоятельных родителей или гражданской специальности, приобретенной до призыва в ряды Вооруженных сил. Особенно везло тем, кого командиры продавали на время «в рабство» на какое-нибудь предприятие, которое расплачивалось с частью стройматериалами, деревом, металлом, столь необходимыми для нормальной жизнедеятельности любого воинского коллектива или для ремонта в квартирах начальников. Измотавшись физически на самой черновой работе, ребята, по крайней мере, наедались от пуза и возвращались в подразделения сытые и довольные, задаренные конфетами и сигаретами. Полностью счастливыми оказывались те, кому удавалось попасть в группу «рабов», направляемых по бартеру — ящик за человека — на консервные, табачные или ликероводочные предприятия. Почему, спросите? А попробуйте отгадать с трех раз…
По причине моей давнишней дружбы с карандашами и красками меня довольно часто освобождали от различных занятий для «оформительских работ». Работы эти предполагали создание бесчисленных боевых листков, обновление бесконечно облупливающейся наглядной агитации, а также рисование нескончаемых школьных стенгазет для офицерских отпрысков и занимали все мое время — от подъема до отбоя.
Очень скоро «оформительство» обрыдло мне настолько, что я начал искренне мечтать о занятиях по политподготовке, где под замполитское журчание вполне можно было всхрапнуть. А еще я мечтал попасть хоть в какую рабкоманду (в смысле, «команду рабов»). Для смены занятия и хотя бы небольшого отдыха. Стояло непривычно жаркое лето, и больше всего на свете мне хотелось попасть в рабство на пивзаводик, куда ежедневно снаряжались мои сослуживцы, зарабатывающие на пару вечерних канистр свежего холодного пива для отцов-командиров и не отказывающие себе в этом напитке во время работы.
Изнывая от жары в клетушке, выделенной мне в качестве мастерской в клубе части, я поделился своими мечтами с нашим фотографом, который наравне со мной, строителями, водителями, каптерами, писарями, кладовщиками, рабами и прочими представителями высшего солдатского сословия входил в элитарное подразделение армейских бездельников, являющихся стратегическим резервом целой армии таких же бездельников, наводняющих войска и штабы всех уровней. После первой же фразы мечты мои были приняты и разделены, и мы принялись обсуждать детали предстоящей операции, самым сложным в реализации которой было найти подходы к начальнику штаба, дружившему с директором пивзавода и лично набиравшему рабкоманды.
Решение этой проблемы взял на себя мой друг-фотограф, совсем недавно пополнивший семейный фотоальбом начштаба неплохими снимками, и уже через день мы действительно оказались в составе команды, выстроившейся для последнего инструктажа перед зданием штаба.
— Пивком захотели побаловаться? — почти нежно спросил нас начштаба.
— Так точно, товарищ гвардии майор! — хором ответили мы, зная его как вполне нормального человека, способного пошутить и понять чужую шутку, в радостном предвкушении предстоящего удовольствия не обращая внимания на незнакомый огонек, полыхнувший в глазах офицера. А напрасно…
— Ну что, ребятки, — сказал директор завода, — пиво, говорят, любите?
— Любим! — привычным хором ответили мы.
— А какие марки предпочитаете? — спросил мужик, и, сообразив, что кроме «Жигулевского» мы, наверняка, ни одной не знаем, добавил — Мы здесь производим «Украинское», «Рижское», «Золотое кольцо»… Какое предпочитаете?
— Да нам бы… — замялись мы.
— Не беспокойтесь, ребята, майор меня предупредил, что приедут любители пива, так что в обиде не останетесь!
С этими словами добродушный хозяин повел нас куда-то в глубь завода и, отпирая своим ключом какую-то дверь, рассказал о том, что сейчас нам предстоит посетить помещение, где располагаются цистерны, в которых доходит до нужной кондиции пиво, предназначенное для (при этом он сделал многозначительную паузу и показал пальцем в небо) самих верхов.
Преисполненные сознанием причастности к чему-то особому и страждущие вкусить нечто особое, мы последовали за директором по узкой металлической лестнице куда-то в глубь земли, где, как оказалось, и хранились эти вожделенные цистерны, наполненные холодной влагой, такой желанной после зноя, царящего снаружи.
— Пробуйте сколько хотите, — милостиво разрешил нам директор, показал, как пользоваться кранами, установленными в цистернах, и, оставив нам пару высоких дегустационных стаканов, удалился. — Меня дела ждут, ребята, так что я пойду… Да, я вас закрою, чтобы сюда кто другой не пробрался, а потом открою. Пейте на здоровье!
Проглотив пару стаканов из первой от входа цистерны, мы перешли к следующей емкости, искренне радуясь, что своим самоотверженным ратным трудом, солдатской смекалкой и определенной настойчивостью заслужили такое удивительное поощрение со стороны прямого армейского начальника. Прохлада, царящая в подвале, обилие разных сортов прекрасного пива, явно недоступного для простых смертных, привели нас в такое блаженное расположение духа, что в течение ближайшего часа мы успели порядком нагрузиться любимым напитком, благословляя и того, кто его изобрел, и того, кто нас сюда отправил, и тех, кто его производил.
Прошло еще какое-то время, и естество нашей природы потребовало восстановить баланс жидкости в организме, однако сколько ни искали мы в этом храме чистоты и порядка отхожее место, обнаружено оно так и не было. Несмотря на всю естественность желания, облегчиться здесь же, на месте, нам не позволяли воспитание, армейская дисциплинированность, а главное — глубокая привязанность к находящемуся рядом благородному напитку. И мы решили ждать избавления из плена, невольно думая о том, как хорошо сейчас наверху, на солнышке.
В течение ближайшего часа мы перепробовали с десяток занятий, которые, как нам казалось, были способны отвлечь от естественных потребностей переполненных влагой организмов. Сначала мы рассказывали друг другу анекдоты. Потом играли в «балду», «железку» и «города». Затем принялись прыгать на месте и с энтузиазмом выполнять ненавистный еще недавно комплекс армейских гимнастических упражнений, оказавшихся не худшим способом восстановления нормального кровообращения.
Еще через час мы абсолютно продрогли и с омерзением отворачивались от гигантских цистерн, заполнивших помещение. Мы пробрались к входной двери и, убедившись, что она надежно закрыта, принялись барабанить в нее кулаками и сапогами и отчаянно звать на помощь, понимая, что если помощь не подоспеет вовремя, мы рискуем околеть или опозорить честь мундира. В самом прямом смысле.
Надежда на помощь в лице какого-то рабочего появилась через час-другой нашего активного, но абсолютно безрезультатного выламывания двери. Рабочий выслушал нас и не спеша пошел искать директора, который появился через час-полтора и, провозившись еще минут пятнадцать с дверью, выпустил нас на волю, хитро улыбаясь при виде солдат, дико несущихся по территории завода в поисках отхожего места.
