— У тебя замечательный вкус, Ковыль. Слушай, не в службу, а в дружбу… Я дам тебе знать, где остановился, а ты… хмм… даже неудобно как-то просить тебя…
— Ничего, ничего. Проси. Я для тех, кто мне люб, что хочешь сделаю!
— Да… так нельзя ли тому купцу дать знать, а я хорошо заплачу… чтобы мне этого вина прислали… а?
— Трудно, — серьезно и озабоченно сказал Ковыль. — Там много разных сложностей. Но, в общем, я постараюсь.
— Уж постарайся, пожалуйста, Ковыль.
— Постараюсь.
— Буду тебе благодарен. А насчет Хелье…
— Эх! — сказал Ковыль. — Надо будет на следующей неделе на этого купца выйти. Думаю, он уж вернулся из Греции…
— Да, я прямо не знаю, как тебя благодарить. Насчет же Хелье..
— Хелье? — Ковыль усмехнулся. — Вы, Неустрашимые, у себя в Швеции, Полонии да Полоцке может и знаете, что к чему, а у нас все не так. Смех — вы Жискара собирались убивать, пока отец мой вас не отговорил! Жискар — никто, спившийся хвитострадатель. Или Ляшко — он действительно всего лишь рука Ярослава. Схватишь Ярослава — и где он, этот Ляшко? То же, что и с Вышатой, скоморохом новгородским. Полководец! Какой он полководец! А Хелье — человек опасный. И лучше всего его даже не хватать, а стрелой приголубить, с хорошего расстояния. Хотя с другой стороны жалко — он всех правителей мира знает, со всеми на дружеской ноге. Но, к сожалению, подкупать — трудно, и дорого. Можно, правда, схватить его сына, а Хелье этим пугать — мол, не хочешь по-нашему, так мы твоего сына… да… Но долго так не протянешь, Хелье хитрый и деятельный. Фатимиды правы — они его по Константинополю помнят, ученые уж. О! Слушай, Бьярке, сейчас я тебя угощу… с вином очень хороши… муромские пряники! Пробовал когда-нибудь?
— Нет. Угости.
— Вот.
Ковыль отошел в угол, открыл там сундук, и вынул из него холщовый мешок.
— Это просто объедение, Бьярке! В Муроме — никогда бы не подумал — такое умеют! Один из наших привез — я, как попробовал, велел ему еще купить, а мешок-то весь себе забрал. Нужно же мне за труды мои какие-то привилегии иметь. Все-таки я главный здесь.
Он подмигнул Гостемилу. Гостемил улыбнулся и тоже подмигнул. И взял один пряник. И надкусил. Пряник таял во рту, источал необыкновенный аромат.
— О! — восхитился Гостемил. — Это же просто… ммм… невероятно вкусно.
— Вот! Что я говорил!
Какая же скотина этот Нимрод, подумал Гостемил. Чего ему не хватает? Еда любая. Одежда любая. Деньги — он берет у меня сколько хочет, отчета я не требую. И все ему, гаду, мало — пряниками на стороне приторговывает. Вот продам его фатимидам — научат его разбирать, где доброе отношение, а где что попало. Подлец.
Вошел какой-то малый свирепого вида.
— Тяпка, тебя кто звал? — спросил Ковыль. — Тебе где быть-то надо?
— Э… — сказал Тяпка, раздумывая над вопросом.
— Не здесь тебе нужно быть, Тяпка. Ибо в отсутствие отца моего я здесь хозяин, и твой хозяин тоже я. И я тебя не звал, а ты пришел.
— Я только лишь… э… Так ведь отец твой едет!
— Как! А почему нет посвиста?
— Так ведь вот… нету.
— Я всем вам уши поотрезаю! — рассердился Ковыль. Повернувшись к Гостемилу, он пожаловался, — Вот видишь, Бьярке, с каким народом приходится дело иметь! Несусветность! Невежество! Отлынивание! Главного, а ведь я здесь главный, никто не слушает! Чтобы был мне посвист! Иди и свисти.
— Да у меня, Ковыль, свистеть плохо получается. Кричать могу громко, не устану. А свистеть — так не каждый раз.
— Позор, — сказал Ковыль. — Что ты меня перед гостем позоришь? А вдруг он по-славянски понимает?
— Понимаю, — сказал Гостемил.
— Вот видишь, сволочь, понимает гость! Ну, что мне с вами со всеми делать! Бездельники!
Было слышно, как подводят коней ко входу, привязывают. Вскоре в дом вошли двое — купец Семяшко и племянник его управляющего, именем Лисий Нос.
— Ого-го, болярин! — сказал Семяшко. — Что это ты в сии края подался?
— Отец! — Ковыль сделал Семяшке страшные глаза, стыдясь за него, и, понизив голос, добавил в отчаянии, — Это Бьярке!
Семяшко коротко свистнул на низкой ноте, а затем выше, и тоже коротко, и в третий раз — длинно. Племянник управляющего повторил свист, нота в ноту.
— Рад тебя видеть, Семяшко, — Гостемил кивнул, не вставая. — Представляешь, такая незадача — сходил я в детинец, а денег-то моих там и не оказалось! Мне сказали, что ты все деньги забрал себе. Еще упоминали какого-то, леший его знает, Свистуна, но это они путают что-то, наверное.
— Ты, болярин, судя по тому, что нашел сюда дорогу, неглуп, — сказал Семяшко. — Но и не умен, опять же судя по тому, что нашел сюда дорогу. А известно ли тебе, болярин, что ездят сюда, вот в этот дом, только по приглашению?
— У меня не было времени раздобыть приглашение, уж не обессудь, — объяснил Гостемил. — Я спешил, и сейчас спешу. Так что — деньги мои мне пожалуй, те самые триста гривен, и лучше золотом — золото возить сподручнее, меньше места занимает. И расстанемся друзьями.
Семяшко подошел к столу, сел на ховлебенк, подпер щеку рукой, покосился на Ковыля, и спросил:
— Ты все еще считаешь, что это Бьярке?
— Я-то…
— А все командовать да руководить лезешь. А сам шведа от славянина отличить не можешь.
— Он говорит по-шведски!
— Я тоже, ну и что? Это какой же северянин по-шведски не знает, дубина? И что же ты успел ему поведать? По-шведски?
— Да он, в общем-то, мне все поведал, что сам знал, — наябедничал Гостемил. — И о том, что у Неустрашимых с фатимидами здесь сходка назначена, и что Ярослава собираются хватать, а Судислава сажать на киевский престол, и что фатимиды заберут себе всю Русь до Киева, а Неустрашимые…
— Врешь, я этого не говорил!
Гостемил пожал плечами. Семяшко посмотрел на сына.
— В кого ты такой дурак, хотел бы я знать. Мать твоя умная была, сам я не то, чтобы пяди во лбу несчитанные водились, но и чурбаном не назовешь. Эх! Болярин, послушай… Не знаю, чей ты спьен, но я был о тебе лучшего мнения.
— Мне грустно, что твое мнение обо мне ухудшилось, но я не спьен, — возразил Гостемил. — Я всего лишь приехал деньги получать. Но, конечно же, после услышанного я помимо денег еще кое-что получу.
— Ого, — Семяшко прищурился на Гостемила. — Да ты, болярин, не промах, выгоды своей не упустишь. Что ж… Тяпка, налей-ка мне вина.
— Вино это — дрянь страшнейшая, — предупредил Гостемил. — Твоего сына одурачил какой-то проходимец, прикинувшийся греческим купцом. А вот пряники действительно вкусные. Попробуй.
В дом стали входить, и заходить в гридницу, один за другим дюжие парни с топорами в руках. Семяшко обернулся на них и сделал им знак. Парни начали вставать по периметру гридницы, не приближаясь к столу. Семяшко взял пряник и откусил. Ему понравилось.
— Действительно, — сказал он, — хорошие пряники. Я к старости сладкое стал любить.
— Я тоже, — доверительно сообщил Гостемил, — но дело такое — нельзя. Нельзя нам с тобою
