снег пойдет.
Рядом со столбом помещалась открытая повозка, доверху наполненная дровами. Точно, вспомнил Гостемил, после малого костра и сжигания одежды, и после порки, на Хвенный Щорог полагается большой костер и пьянство вокруг него. Вообще-то, наверное, что-то есть в этой традиции положительное, подумал он. Вот только народ меры не знает.
Меж тем детина привязал наконец вопящую и пытающуюся пнуть его коленом бабу к столбу, взял предложенную ему одним из мужей розгу, походил рядом, приглядываясь, и хлестнул розгой по тяжелому арселю.
— Ааа, чтоб ты сдох! — закричала женщина.
Детина хлестнул ее еще раз.
— Чтоб тебя лешие сожрали, подлец!
И еще раз.
— Мразь, скотина, червь!
И еще раз. И еще. Розга заходила по полным ляжкам, по спине, по пухлым плечам, оставляя алые рубцы. Народ вокруг восхищенно наблюдал за действом, подбадривая детину криками.
Из-за повозки поднялся лежавший там ранее, возможно в беспамятстве, молодой поп — и ринулся к детине. Путь ему преградил могучего телосложения ухарь.
— Опять ты! — сказал ухарь, под восхищенный рев толпы беря попа за горло. — Вечно вы, попы, суетесь в частные семейные дела! Житья от вашего греческого брата нет! Я уж лупил тебя только что, а тебе, видать, мало показалось!
Коротко размахнувшись, он ударил священника в глаз. Священник упал, и ухарь стал долбать его ногой в спину и в ребра, и долбал бы долго, если бы его не взяли за волосы, не пригнули бы, и не въехали бы ему коленом в морду. Ухарь рухнул на бок.
— Эге, милый!
На вмешавшегося кинулись сразу трое, но Гостемил сделал резкое движение, и все трое отскочили от него, как кожаные мячи для игры в Жида Крапивника.
Несколько раззадорившихся парней шагнули разом к Гостемилу с трех сторон. Видя, какой оборот принимает дело, Гостемил отодрал оглоблю от повозки и сделал быстрый полуоборот, орудуя вполсилы, чтобы оглобля не сломалась. Двое из парней упали. Остальные, мешая друг другу, попытались зайти Гостемилу в тыл. У двоих появились в руках топоры, и Гостемил решил, что терять больше нечего. Толстая оглобля завертелась со свистом, каждый момент меняя угол наклона, и каждый второй момент — направление. Еще один из атакующих упал. Следующим полуоборотом Гостемил свалил сразу двоих, но оглобля треснула и сломалась о плечо третьего.
Сверд Гостемила сверкнул молнией, и шестеро оставшихся стоять попятились. Один особенно хитрый малый умудрился заскочить сбоку с ножом, и Гостемил, слегка поменяв захват на рукояти, как в стародавние времена учил его Хелье, отрезал парню руку до локтя. Еще один дюжий парень, возможно бывший ратник, вытащил сверд и атаковал Гостемила в лоб. Гостемил отскочил вбок, не блокируя удар, и ткнул лезвием в образовавшееся благодаря короткой потере равновесия врага незащищенное пространство. Лезвие вошло парню между ребер, он упал и больше не шелохнулся.
— Кто еще? — крикнул Гостемил. — Кто еще, крысы подлые?
И повернулся к толпе с таким свирепым видом, что все отвернулись от него, воззрившись на Днепр — как подсолнухи перед рассветом.
— Болярин, освободи женщин, — попросил, возможно, чтобы вывести Гостемила из кровожадного состояния, поднявшийся на ноги Илларион — в рваной робе, с заплывшим глазом, с разбитыми губами, с кровоточащим носом, со слипшимися от пыли и подсыхающей крови волосами.
— А?
— Женщин освободи.
Гостемил оглянулся.
— Откуда этот столб здесь взялся? — спросил он хрипло. — Раньше не было.
— Из леса приволокли.
Гостемил вытер сверд о сленгкаппу павшего ратника и подошел к столбу. Сунуться к нему никто больше не решался. Привязанные женщины смотрели на него со страхом. Несколькими движениями он перерезал веревки. Горбясь, прикрывая груди и хвиты насколько возможно, женщины замерли в нерешительности. Илларион, охнув, схватившись за ребра, нагнулся и сдернул со второго убитого сленгкаппу. Затем подошел к одному из оглушенных и с него тоже снял сленгкаппу. Гостемил ослабил пряжку, снял свою сленгкаппу. Передали женщинам.
Некоторые из задетых оглоблей уходили ползком, толпа расступалась, пропуская их. Гостемил догнал одного и потащил сленгкаппу на себя. Нашлись и еще две сленгкаппы.
Порщик, пришедший последним и участвовавший в драке, пришел в себя и принял сидячее положение. Оглядевшись, он приподнялся и, оглянувшись на Гостемила, потянулся к своей женщине.
Одна из женщин, поротая основательнее других, уронила сленгкаппу и сама упала — на арсель, а затем набок. Илларион, еще раз охнув, присел рядом с ней.
— А, э, можно? — спросил, нерешительно глядя на Гостемила, один из мужей, указывая дрожащей рукой на женщин.
Гостемил пожал плечами.
— Она умерла, — сказал Илларион.
— Как это — умерла? — переспросил муж. — Ты не болтай попусту, поп! Не каркай! Ну, всыпал я ей немного, так ведь за дело же.
Илларион перевернул женщину на спину и потрогал ей шею.
— Не знаю, — сказал он, шепелявя разбитыми губами. — Может, у нее сердце слабое было.
Внезапно толпа притихла — не то ужас всего только что произошедшего дошел до сознания многих, не то некоторые вычислили ненароком степень своего участия в содеянном.
— Невзора, что же ты! — запричитал вдруг муж, садясь на землю рядом с телом жены. — Невзора, ты очнись. Ты меня не пугай, Невзора. А что я детям-то скажу?
Подсолнухи, подумал Гостемил отрешенно. А я только что убил двух. Иначе они убили бы меня. Подсолнухи.
— Илларион, я тебя искал, ты мне нужен.
— Все попрятались, все заперлись, — сказал Илларион со злостью, сдерживая слезы отчаяния.
— Кто?
— Попы и дьяконы. Греки подлые. Впрочем, половина из них славяне. Тоже подлые.
— Илларион… Хмм…
— Твари.
— Э…
Гостемил умолк, понимая, что пока Илларион не возьмет себя в руки, ничего путного от него не добьешься. Тогда, чтобы занять себя, он оборотился к толпе.
— А вам сегодня совсем занятий нет? — грозно спросил он. — А?
Толпа попятилась.
За спиной у Гостемила оставшиеся в живых жены начали воссоединяться с мужьями. Последний порщик поднялся на ноги и подошел к своей.
— Не трогай меня лапами подлючими! — завопила на него женщина. — Не трогай! Аспид!
— Ну ты не верещи так, — неуверенно возразил детина. — Язычище свой коровий в трясение не вводи, люди кругом.
— Люди? Люди! Ах ты вша подкрылечная! Муть паховая!
Оглянувшись на Гостемила и убедившись, что тот смотрит в другую сторону, детина быстро украдкой шлепнул ее по щеке.
— Убивают! — завопила она. — Убивают!
— Ты что же это! — крикнул Илларион.
— Тихо! — сказал Гостемил, обернувшись к ним. — Эй вы, двое! Тише! Дайте священнику в себя придти!
