— А как на самом деле зовут меня, ты не знаешь.
— Можешь мне довериться, я умею хранить секреты. Говори смело.
— Меня зовут Казимир.
В первый раз за много лет Марие отказала ее сообразительность.
— По-своему красивое имя, — сказала она.
— Ты, кажется, не поняла.
И то правда.
Она подумала.
И поняла.
— А, хорла, что ж теперь делать? — невольно вырвалось у Марии.
Она рывком поднялась, глядя на него с ужасом, села на постели.
Он тоже приподнялся. Теперь они оба сидели, не касаясь друг друга, и смотрели друг другу в глаза.
Невероятно, думала Мария. Не может быть. А ведь можно было догадаться! Вот он, например, догадался. Он догадливый. А я, дура, так увлеклась, так мне было хорошо, что забыла обо всем. Будто я здесь на отдыхе. Он — Казимир. Стефан — Казимир. Это несправедливо! Надо взять себя в руки. Ничего страшного не произошло, наоборот. Он меня любит, он не лукавит, когда это говорит. Может, все к лучшему?
— Можешь меня прогнать, — сказал Казимир. — Или пусть меня убьют твои люди. Мне все равно. Я сказал тебе, что я тебя люблю. Ты предпочла не отвечать на признание.
— Что теперь признания…
— Ну, как хочешь. Скажи — и я просто уйду — уеду куда-нибудь, и ты меня забудешь.
— Об этом говорить поздно.
— Почему ж…
— Потому что я ношу твоего ребенка.
Помолчали.
— Моего ребенка? — переспросил Казимир.
— Да.
Казимир чуть приметно улыбнулся.
И еще помолчали.
— Хочешь быть королем Полонии? — спросила она.
— Не знаю.
Она нахмурилась.
— Я хочу быть с тобой, — объяснил Казимир. Поразмыслив, он добавил, — И чтобы ребенок был наш, и мы бы жили вместе.
— Так, — сказала Мария. — Хорошо, попробуем по-другому. Хочешь, я посажу тебя на польский трон — с условием, что мы поженимся, и все дела управления ты передашь мне?
Казимир слегка побледнел. Подумав, он спросил:
— Если я откажусь, меня убьют?
Теперь побледнела Мария. Также подумав, она сказала:
— Тебя не убьют. Ты будешь королем.
— А если я откажусь?
— Зачем?
— А может я не хочу быть королем.
— Хочешь.
Он вздохнул.
— То есть, — сказал он, — если я откажусь, меня убьют.
— Перестань!
— А?
— Перестань это повторять! Это невыносимо! Тебя не убьют.
— Почему?
— Потому что я люблю тебя.
Он улыбнулся — на этот раз открыто.
— Но лучше бы тебе согласиться, — сказала Мария.
— Можно я тебя поцелую? — спросил он.
— Можно.
Они бросились друг другу в объятия.
— Я тут слушал, что вам говорят проповедники ваши, — сказал римский проповедник с легким италийским акцентом. Голову он держал ровно, говорил в одном направлении, словно обращался к кому-то конкретному в зале, говорил без видимого напряжения, и слова его были слышны во всех концах церкви. — В общем, интересно говорят. Про благочестие, и про то, как душу свою спасти. Есть всякие хитрости по этому поводу. Люди вообще любят хитрости. Чтобы поменьше трудиться, побольше спать, и чтобы кормили вкусно. В Риме есть у меня одна прихожанка, на хитрости падкая. До того она исхитрилась, что целый день ничего не делает, только ест… ест, я говорю. Шам-шам. Жрет, гадина.
Аудитория стала обмениваться удивленными взглядами. По церкви прокатился смешок.
— Так исхитрилась — в дверь не проходит. Для исповеди ей изготовили специальную будку, отличную от других размерами. Половину собора занимает.
Ближние ряды засмеялись, и проповедник, против всех правил ораторского искусства, тоже засмеялся.
— У нее исповедь, — сказал он, — каждый раз начинается словами, «Вы не поверите, святой отец, сколько я сегодня съела».
Засмеялась вся аудитория.
— Интересный у него подход, — сказал Нестор на ухо Хелье.
— Да, он хорошо понимает людей, — отозвался Хелье. — Чем больше я о нем слышу всяких гадостей, тем больше он мне нравится.
— Почему? — спросил Нестор.
— А я смотрю на людей, которые его ненавидят. Люди эти как правило неприятны. И чем больше неприятны, тем больше гадостей говорят. Невольно задумаешься. А скажи мне, сын мой, давно ты летописцем стать решил, или недавно?
Нестор строго посмотрел на отца.
— С чего ты взял?
— Фолианты твои намедни просматривал, да и нашел книгу одну.
— Это мои личные записи, — сердито сказал Нестор. — Как тебе не стыдно!
— Нет, личные — письма бывают. А у тебя летопись.
— Тем не менее, она не для посторонних глаз.
— Ну, прости своего глупого родителя, Нестор. И все-таки ответь — давно решил в плутархи заделаться?
— Да какие еще… Как я понимаю, ты прочел набросок.
— Набросок летописи.
— И что же?
— А то, — сказал Хелье, — что там слова правды нет.
— Так ведь то летопись, — удивился Нестор. — Разве ж в летописях бывает правда?
Сперва Хелье даже не нашелся, что на такое ответить.
— А еретики — они не очень хитрые, — ораторствовал Бенедикт. — И мало их. Я вот ходил по улицам, спрашивал людей — ты, мол, еретик? И ни один не сказал — да, ага, точно, еретик. Нет в Париже еретиков!
Аудитория снова засмеялась.
— Былины — выдумка, сказки — выдумка, михвы — выдумка, — сказал Хелье. — А летопись должна
