Успел ли Гусарцев отправить пацанов в их родную в/ч — тоже вопрос. Убили его вблизи Мокрого по пути туда? (И значит, вместе с пацанами?) Или его одного (в джипе) обстреляли?
Еще один уцелевший солдат после побоища в Мокром. Его кое-как нашли… Под перекрестным огнем он бросился, вмялся в кусты и залег. Он попросту врос в землю. Как червь… Чичи, пристреливая раненых и смеясь, ходили от него в двух шагах. Но он не кашлянул. Он не дышал.
Да, он контуженный… Да, с отклонениями. (Но ведь он мог быть уже ранее контуженный…. Это мог быть мой пацан. Алик или Олег.)
Снова звонит Рослик. Он уже тоже услышал подтверждение о гибели не Кусайцева, а Гусарцева. И сочувствует мне, потерявшему друга… Но если Руслан, сочувствуя, как всегда, безупречен и чуток, Рослик со своими чувствами словно взрывается… Он хочет дружить! Место освободилось!.. Не участвующий в моем бизнесе и жаждущий моей дружбы, Рослик не может и не хочет свое подспудное скрывать.
— Тебе, Саша, нужен теперь друг. Обязательно… Друг-чеченец.
Слова Рослика корявы, не слишком красивы и не очень сейчас уместны. Но искренни, горячи!.. Трубка телефонная раскалилась! Корявое, не слишком красивое сердце колотится, стучит мне прямо в трубку — жаждет настоящей горской дружбы.
— Необязательно я, Саша… Необязательно… Но тебе нужен друг-горец, который понимал бы тебя с полуслова!
Он почти кричит. С яростью!.. А у меня перед глазами та дорога. Ущелье. Зеленка вдоль шоссе… Джип… И как Колю Гусарцева вынимают через переднюю дверь. Застреленных в джипе я видел не однажды.
И Коля такой же. Со свисшей к рулю головой. Если смерть недавняя, когда вынимают из машины, голова человека еще мотается… Туда-сюда.
Звонит генерал Базанов. Этот сразу с бранью… Без разбора.
— Вы!.. Вы виноваты, майор!
Я не оправдываюсь. И вполне понимаю его — если я со смертью Коли потерял правую руку, то читающий генерал потерял много больше — ногу! обе ноги! Потому что именно Гусарцев помогал генералу передвигаться по Чечне (хотя бы мысленно)… Именно и исключительно ногами Коли Гусарцева генерал Базанов наезжал — приезжал-уезжал, носился по Чечне, заботясь хотя бы о видимости
— Вы виноваты, майор… Я виню вас. Вас!.. Это вы упросили Колю отвезти ваших контуженных.
— Потеря Коли для меня не меньше, чем для вас, товарищ генерал.
— Давайте не сравнивать!
Базанов хочет что-то еще сказать, что-то личное, с болью, но в горле его забулькало. Он замирает… Генерал-ништо беззвучно плачет.
— Это война, товарищ генерал.
Но он уже бросает трубку.
И еще вот что я успел ему сказать:
— Есть же немного надежды… Никто пока что не видел, как Колю убили.
Я звоню в их родную в/ч. Туда, куда они при удаче могли добраться сами. Но, возможно, и с Колей. Я отсчитал им в запас дополнительное время. Допустим, они сами… При свете отсиживались, а ночью шли… Выждав и приплюсовав им полных два дня на дорогу, снова звоню.
Два
— Нет. Нет таких, — ответили.
Тогда просьба: если солдаты к вам доберутся — дайте мне знать… Все-таки я тоже несу ответственность. Всегда ваш, майор Жилин.
Заведующего складами с горючкой майора Жилина, вернее, его имя, знали и там. Знали не слишком, но имя на слуху… На всякий случай я сообщаю, что оба контуженных солдата у меня потрудились на совесть. Я впрок их обоих хвалю. Хорошо их аттестую. Отлично аттестую!.. Но мои слова зависают. Я чувствую, как пустовато эти мои похвалы зависают… Мне отвечают вполне безлико… Да… Да… Да… А что за этим «да»?.. А ничего.
Сказал никому и низачем. Слил в чье-то пустое ухо.
Шаги… Многочисленные, но легкие. Мягко ступающие… Как детские. Мы с Русланом переглянулись… Это еще кто?
Руслан догадался первым:
— Старики… Щас нытье начнется!
И точно. По лестнице на наш недострой один за другим поднимаются седобородые и бедно одетые горцы. Не шагами, а шажками!.. Легкие худенькие горские старики! Их селение рядом с ущельем Мокрым. И за засаду в Мокром они пришли теперь ко мне каяться. Опять абсурд этой войны!.. Почему ко мне?.. А потому что они прослышали, что там, в бою, погибло (или украдено) много моей солярки.
Ага!.. Это те самые старики, которых в прошлом году я выручил соляркой, когда их трактора стояли и ржавели. Узнал их… Они обступили нас с Русланом и галдят все разом. Сперва совсем бессвязно.
— Ну-ну, отцы, — говорю я. — Успокойтесь…
— Сашик… Са-ашик! — галдят они, уже счастливые спокойным моим с ними общением. Счастливые, что я без ругани и крика.
Один из них подскочил ближе. Легок, как кузнечик:
— Асан Сергеич… Сашик… Мы старики. Ноги слабые. Можно нам сесть?.. Разреши.
При этом он глянул вверх, а зачем?.. а что здесь, на недострое, вверху?.. только небесная синь. За помощью туда, я думаю, он и глянул. У старика чудесные глаза!.. Легче все-таки поймать благословение Аллаха, когда над тобой сразу синь.
Полукругом, на жестких грязных табуретах, взятых в подсобке, они усаживаются, все пятеро… Под открытым небом пять старых чеченцев.
Руслан шагнул в сторону. Деликатность переговоров. Теперь я и старики, мы одни.
— Са-ашик! Са-ашик!.. — загундосили они, едва Руслан ушел (махнул мне рукой, попрощавшись). — Са-ашик! Да будет здорова твоя семья! Да будет и тебе легко жить…
Я прерываю. Абсурд, но хотя бы в меру.
— Ладно, ладно, отцы… В чем дело?
— Са-ашик! Са-ашик!
Старики из двух селений. Из тех двух сел, что рядом с ущельем Мокрым, вот гвоздь их прихода… Они, мол, были и есть ни при чем. Они в кровавой засаде не виноваты, и не надо им мстить и бомбить их…
Это тоже абсурдный окрас — всегда и прежде всего виноватят их, не участвовавших в проклятой бойне. Да, засаду устроили Ахмет и его братан. Но проводники боевиков вполне могли быть из их селений. Любой мальчишка за горсть конфет. Проведет! И подскажет места для крутой засады и быстрые отходы по козьим тропам… Но все равно при чем здесь они все?! Они, для кого было и есть главное — косить-копать?
— Са-ашик!
Конечно, я никакой не мститель. Конечно, никто их не станет завтра бомбить. Возможно, они это знают лучше меня. Но на всякий случай… На всякий случай замолить Сашика. Я со своей соляркой для них всесилен. Я полубог. А солярка амброзия.
Все их повадки, все их скромное бытие я давно знаю. И как знакомы улыбки! И как узнаваемы эти немногие, эти редкие в их ртах зубы… Ладно, ладно, отцы, будем искать мир. Рад! Рад всех вас, отцы, видеть в здравии. Двое из них прижимают руку к сердцу… Сидя… А крайний слева старик и вовсе озабочен — роется в карманах старинного советского пиджака времен второй пятилетки — что-то хочет достать.
