плечам розгой.
– Не позволит ли... мне... и принцесса?..
– Сначала хорошо попроси... – велела Ценци.
Он повернулся ко мне, стоя на коленях, умоляюще сложил ладони и прошептал:
– Прошу вас... прошу вас... высокородная принцесса...
– Послужи красиво... – потребовала Ценци.
Он принялся служить точно собачонка, и у меня при виде этой картины едва не сорвался с губ внезапный смех, но одного взгляда Ценци оказалось достаточно, чтобы он умер, так и не родившись.
– Теперь пошёл к ней... – приказала она и нанесла ему для убедительности ещё один удар.
Он на коленях подполз ко мне.
Когда он коснулся поцелуями моих ног, и я ощутила на своей коже печать его горячих губ, озноб пронизал меня до самой раковины, и я так забарабанила розгой по его заду, выставившемуся кверху, как будто он был деревянным. Маленькие, ярко-красные капельки крови проступили на его посиневшей коже. Я продолжала лупить, подстёгиваемая щекотанием его губ.
– Высокородная принцесса... – прошептал он, – никогда больше гнусность, заложенная во мне... не должна... оскорбить вас... наказывайте меня... о, принцесса... вы жестокая... жестокая... но справедливая... я охотно страдаю... потому что заслужил это.
– Взять мохнатку... – крикнула ему Ценци.
Он выпрямился и прижался лицом к моему лобку. Его губы целовали каждую точечку, и каждый поцелуй пронзал меня в самое сердце, ибо во мне не осталось больше никаких других мыслей, кроме как быть опрокинутой и по всем правилам обработанной. Когда он опустил голову и добрался до моей раковины, я немного раздвинула ноги, чтобы облегчить ему доступ к внутренним лакомствам. Однако он только целовал губами. Языком он ничего не предпринимал. И эти горячие поцелуи распаляли во мне сладострастие гораздо сильнее, чем, если бы он лизал меня. Я прекратила бить, потому что целиком сосредоточилась на себе самой.
Внезапно он оставил меня. К нему подошла Ценци.
– Встать! – приказала она. Он поднялся на ноги.
– Положите... прошу вас... милостивая графиня... положите конец, пожалуйста, моей муке... жестокая... – взмолился он, обращаясь к ней.
– Хорошо, – ответила та с готовностью, – я сделаю это. Итак, кто будет первой? Принцесса или я?
– Принцесса... – попросил он, – если только она согласна проявить ко мне милосердие... принцесса.
– В таком случае, смотри сюда, – наставила меня Ценци, – ты берёшь его торбу вот так... – Она встала перед ним и взяла в руку мошонку, – и затем крепко сжимаешь её... но не яйца, а здесь... – она показала мне то место выше яичек, где можно было перехватить и запереть всю мошонку, – а другой рукой колотишь его по ногам и по ляжкам, куда придётся.
Я последовала её совету. Молодой человек стоял прямо, скрестив руки на груди, и я левой рукой крепко взяла его торбу и с такой силой перетянула, что мне стало больно пальцам.
Его штуцер ещё туже поднялся вверх и теперь раскачивался из стороны в сторону, точно камыш на ветру.
Другой рукой я принялась лупцевать его, а сзади его как бешенная обрабатывала Ценци. Удары её сыпались градом, и при каждом ударе его зад подавался вперёд и сообщал толчок штуцеру.
Молодой человек тем временем всхлипывал, кричал и лепетал что-то, а потом вдруг внезапно изверг из себя сперму. Произошло это столь непредвиденно, что белый сок угодил мне прямо в лицо.
– О, принцесса, – воскликнул при этом он, – о, милостивая графиня...
Ценци прекратила истязать его зад, когда увидела, что он брызнул. Но когда из него были выбиты последние капли, она отбросила розгу в сторону и пошла к дивану, чтобы присесть. Я, как была на корточках, осталась сидеть на полу, вытерла лицо и следила за тем, что же он теперь будет делать.
Я всё ещё надеялась, что этот странный человек начнет сношать меня или Ценци. Он же какое-то время неподвижно стоял на месте, целиком погрузившись в себя, затем собрался с силами и принялся одеваться. Торопливо, не глядя на нас, робко, с усталым и печальным выражением лица. Собравшись, он отошёл в дальний угол комнаты, где стоял шаткий стул, недолго повозился там с чем-то и потом форменным образом вылетел из кабинета, даже не удостоив нас взглядом.
Едва дверь за ним захлопнулась, как Ценци вскочила с дивана и одним прыжком оказалась в заветном углу. Там на стуле лежали два золотых червонца. Она схватила их, в каждой руке по одному и подняла высоко над собой, заплясала с ними по комнате и, в завершение, вручила один из них мне.
– Что? Ну, разве не здорово? – спросила она, и я, совершенно ошеломлённая, целиком и полностью согласилась с её мнением.
В самом начале второй половины дня за мной следом увязался мужчина в бархатном костюме. Внешне он походил на итальянца, у него были чёрные глаза, и он, как в те года было особенно модно у итальянцев и французов, носил козлиную бородку. Я свернула в боковую улочку, поскольку дело происходило на Грабене, и было только два часа пополудни. В упоминавшейся уже подворотне я подождала его. Он вошёл и в тёмном углу у ворот тотчас же взял меня за грудь, однако сделал это, скорее исследуя, нежели, собираясь поиграть ею.
– Ну, что случилось?
Так спрашивали почти все. И я сказала на это:
– Мне пойти вперёд? Здесь недалеко.
– Где? – спросил он.
– На Шёнлатерн-гассе...
– Нет, – заявил он, – я совершенно не собираюсь идти к тебе...
– Ладно, – с улыбкой сказала я, поскольку к такому развитию событий тоже была готова, – давайте останемся тут.
– Тут? – Он был удивлён.
– Конечно, не прямо тут, – успокоила я его, – а в подъезде, на лестнице... там никто не живёт... там мы можем делать всё...
Этот вариант тоже его не устроил.
– Пойдём ко мне, – предложил он.
– А далеко это? – Я выказала недоверие.
– О, нет, к тому же мы доберёмся туда с комфортом.
– Сколько я получу? – поинтересовалась я.
– Не беспокойся, – величественно ответил он, – тебе будет щедро заплачено... – И поскольку я всё ещё колебалась, он добавил: – Так хорошо, как никогда, я плачу лучше любого другого.
Он импонировал мне и внушал доверие:
– Ладно, – сказала я, – однако деньги вы должны дать мне вперёд.
– Дома, – твёрдо произнёс он, – ты получишь свои деньги дома, как только мы войдём в дверь.
Мы вместе покинули подворотню и прошли несколько улочек. Здесь он подозвал лёгкую комфортабельную коляску, запряженную одной лошадью. Мы уселись в неё, а когда тронулись с места, он спросил:
– Ты, верно, думаешь, что я собираюсь тебя сношать?
Я кокетливо улыбнулась ему:
– А что же ещё?
– Нет, мне нужно нечто совершенно иное... – таинственно произнёс он.
Я снова не сдержала улыбку, мне хотелось показать себя смышленой:
– Ага... уже понимаю, – сказала я.
– Ну, и что же тогда? – поддразнил он.
– Наверное, в рот? – предположила я.
– Нет, – засмеялся он. – Так что же, как ты думаешь?
– Сзади? – продолжала угадывать я.
Он отрицательно покачал головой.
Я решила, что он потребует, чтобы с ними обошлись так же, как с молодым человеком, которого мы
