– Привет, говорю, – весело повторил нищий.
– Здравствуй, – выдавил из себя салар.
– Ну? – требовательно спросил оборванец, подхватывая из лужи дождевого червя и щелчком стряхивая его на начищенный глянец сапога собеседника.
– Они чуть не убили ее! – прохрипел гигант, не замечая выходки нищего.
– Да. Только тебя это не касается.
– Касается! И если ты...
– Да не я, Молодой, не я! А перебежавший тебе дорогу человек, и ты заходишь слишком далеко в любви к прямым и чистым дорогам.
– Я сам знаю, что слишком, а что...
– Ты слишком хорошо все знаешь, Молодой. И мне даже как-то неловко предупреждать тебя...
– Я обойдусь без ваших предупреждений! И буду делать то, что сочту нужным!
– Правильно. Так и делай.
...Салар порывисто обернулся – ослепительное сияние Знака ударило ему в глаза, и покрытый Тяжелым Блеском клинок вошел ему в грудь. И последним, гаснущим взором, увидел он девять призрачных фигур, тающих во влажном тумане.
Бьорн-Су вытер травой серебро оружия и огляделся. Ему тоже почудились смутные тени, но кроме сидящего у забора юродивого, вокруг никого не было.
– Пошел прочь, дурак, – сказал Скользящий в сумерках, наклоняясь над распластанным телом и брезгливо морщась.
– Хороший мальчик! – захныкал юродивый. – Один хороший мальчик зарезал другого хорошего мальчика, и теперь...
– Пошел прочь, дурак! – с нажимом повторил Би.
– Хорошо, дурак, – неожиданно согласился нищий, вскакивая и исчезая в сырой пелене пустыря.
– ...Я родился с этим, Лаик, я живу с этим – и я живу в последний раз. Смотри! – и я сорвал чехол с правой руки. Черные кольца моих браслетов отчетливо вырисовывались в ярком лунном свете. Полнолуние...
– Я знаю, Эри.
– И все равно любишь?!.
– Да, Эри.
– Я... Покажи мне свою руку, Лаик!
– Не надо, Эри, – мольба была в ее срывающемся голосе, но кровь уже ударила мне в голову, и пальцы лихорадочно дергали застежку на ее рукаве. Лаик вся дрожала, но я не замечал этого – я должен был увидеть, убедиться...
Застежка наконец поддалась, рукав распахнулся – и я увидел ее гладкую тонкую руку, – руку, на которой не было ни единого браслета!..
Тоска стыла в ее глазах, бесконечная глубокая тоска загнанного, умирающего зверя.
– Зачем ты сделал это, Эри? – тихо спросила девушка. – Зачем? Ведь я любила тебя...
Тело ее вздрогнуло, потекло зыбкими мерцающими струйками, и лишь что-то неясное, неуловимое скользнуло вверх по дрожащему лунному лучу.
– Нет, Лаик! Не надо! Я все равно...
Я опустился на колени и коснулся пальцами еще примятой травы. Зачем? Зачем ты это сделал?! Зачем тебе, Живущему в последний раз, понадобилось видеть руку Не-Живущей?!.
Равнодушная трава резала пальцы.
'...стояла на террасе, закат полыхал в пол-неба, и в кустах, у ограды кладбища, мне послышался шорох – словно какой-то силуэт серым комком метнулся за шиповник – но, может быть...
...странный, невозможный сон. Будто лечу, лечу, падаю в крутящуюся агатовую бездну, а вокруг – пламя, и все плавится, течет, и – глаза – сотни, тысячи распахнутых глаз, и они впиваются в меня, зовут, и подушка дышит влагой кошмара...
...И шея болит, с самого утра, – наверное, я укололась...
...происходит! Два новых браслета за четыре дня – и я знаю, что это значит! – это кто-то из моих...
...молчит. И будет молчать. Я знаю, отец с братом пытались подкараулить приходящего по ночам – но я, я не хочу, чтоб его убили! И мне приятны его...
...вот. Сегодня я впервые поцеловала спящего брата. Он заворочался, сминая простыни, заулыбался во сне – наверное, ему снилось что-то очень хорошее. И на губах моих...'
Пожелтевшие хрупкие листки, хрупкие льдинки-слова, ткань футляра – и родовая печать в самом низу: 'Лаик Хори даль Арника'.
Свадебный подарок.
...За мой стол устало опустился человек неопределенного возраста, в потертой и выцветшей кожаной куртке, простых холщовых штанах и громоздких деревянных сандалиях на босу ногу.
Бродяга? Странник? Не все ли равно...
Он бросил на пол свой тощий дорожный мешок, и в нем что-то звякнуло, подобно бубенчикам дурацкого колпака. Эх, сотник, тебе бы колпак этот, да по дорогам – подайте, люди добрые, горстку счастья отставному выродку!..
– Эй, хозяин! Ну давай, давай, шевели ногами...
Хозяин подошел отнюдь не сразу – видимо, внешность нового клиента не очень-то его воодушевила – и остановился, вытирая руки о клеенчатый фартук.
– Того же, что и господину сотнику, – гость указал на плетеную бутыль красного, стоявшую передо мной. – И мяса, жареного – я голоден!
Хозяин смерил моего соседа оценивающим взглядом.
– Деньги вперед, – процедил он.
Странник криво усмехнулся и бросил на столешницу два золотых. Хозяин подобрал отвисшую челюсть и умчался на кухню, а я все пытался вспомнить, где я видел эту кривую ехидную ухмылку... Нет, не помню. Но видел.
...Мы ели и пили молча, изредка поглядывая друг на друга. Вернее, пил и ел он, я же только пил...
– Кончай лакать, сотник. Вином горя не зальешь.
Я медленно поднял на него глаза. Бродяга сосредоточенно жевал. Вот сейчас...
– Нет, не рубанешь. Надо поговорить. Не здесь. Расплатись – и идем.
Мы остановились на том самом месте, где я встречался с Лаик. Бродяга почесался и уселся прямо на землю.
– Ты – урод, – без предисловий заявил он.
А я смотрел на него сверху вниз, и мне все казалось, что смотрю я на него снизу вверх... Откуда?..
– Знаю – и все, – захихикал бродяга. – Да ты садись, садись, в ногах правды нет. Ничего в ногах нет – ни правды, ни кривды, да и держат они тебя неважно...
Тут я действительно почувствовал головокружение и торопливо опустился рядом.
– Ну что, парень, нашел мать-смертушку, или разошлись в переулке? – бродяга вздернул верхнюю губу, и сморщенное лицо его покрылось паутиной веселых лучиков.
– Да нет пока, – покосился я на смешливого собеседника, – но найду, ты уж не сомневайся...
– Олух, – спокойно сообщил мне бродяга. – Вот уж воистину... И ее не вернешь, и сам сдохнешь зазря, – уяснил, или повторить?!
– Кого – ее?! – я впился глазами в его лицо, но на нем ничего нельзя было прочесть.
– Разве трудно догадаться, что ты по девушке своей сохнешь?
Я промолчал. Наверное, легко.
