Благодаря знахарьку Большой Равиль стал незаменимым человеком в весьма высоких кругах; многие люди, чьи имена стараются лишний раз не поминать всуе, были обязаны ар-Рави жизнью и здоровьем своих близких; благодарность отпирала многие двери куда лучше любой из известных ар-Рави отмычек.
И сейчас он мог в одночасье потерять все. За спиной ар-Рави уже шептались: «Не иначе, как Большой Равиль прибрал к рукам какого-то святого!», и «горный орел» знал об этом; если чудесные исцеления, за которые не брался никто, кроме него, разом прекратятся, то долго ли Равиль сможет жевать печень своих врагов?!
С другой стороны, если доктор вдруг окажется прав, и выяснится, что Узиэль ит-Сафед – действительно опасный сумасшедший, то не получит ли он, Равиль ар-Рави, весьма действенный рычаг для давления на корпорацию «Масуд»? От банального шантажа до... У Равиля даже на мгновение захватило дух, когда он увидел открывающиеся перед ним перспективы. Но рычаги рычагами, а отдавать на заклание курицу- знахарька, несущую золотые яйца, шейх не собирался.
– В аэропорт, – коротко бросил ар-Рави водителю.
– Ты куда-то собрался? – удивленно поднял брови доктор Кадаль.
– Мы собрались куда-то, МЫ, дорогой доктор! – ухмыльнулся в ответ «горный орел».
– Погоди, Равиль, как же так? Надо предупредить прислугу...
– Ерунда! – отмахнулся атабек. – Работа не лиса, прислуга не крыса! Мы летим в Дурбан, в Озерный пансионат. По-моему, приспело время взять судьбу за бороду и немного расслабиться... («А заодно убраться подальше от возможных охотников», – не стал уточнять Большой Равиль.)
– А как же...
– Я сказал – не беспокойся. Этим делом займутся мои люди. Ты же хотел, чтобы я что-то сделал? Вот я и делаю!
– А...
– Все! Больше никаких вопросов! Мы летим в Дурбан. Кстати, супруга мне давно плешь проела: пора, мол, папаше родную дочку проведать – она как раз там учится! А потом: пляж, нарды, секс, бар – и никаких дел! Как только мои люди что-нибудь раскопают, я тебе сообщу.
Когда они уже поднимались по трапу на борт лайнера рейса Хина – Дурбан, в кармане у Равиля запищал радиотелефон. Ар-Рави бросил в трубку что-то неразборчивое, с минуту внимательно слушал, и лицо его постепенно мрачнело.
Семейный вазирг[22] сообщал, что проверка связей стрелявшего ничего не дала. От него не тянулось НИКАКИХ нитей. Убийца был чист, как младенец, едва появившийся на свет – и вместо первого крика открывший огонь из автоматической винтовки «Бастард».
Последнее встревожило Равиля больше всего. Кадаль был прав: кебаб их дела вышел подгоревшим.
8. АЗАТ
Голова раскалывалась одновременно от дичайшего похмелья и от телефонного разговора с хайль-баши Али-беем; Карену очень хотелось узнать, от чего же все-таки больше – и после этого умереть спокойно.
Когда хайль-баши равнодушно сообщил, что не намерен видеть звонившего у себя в течение ближайшей недели, Карен чуть не сорвался, минут пять молчал в нервно гудящую трубку телефона- автомата и только после этого решился: набрал пятизначный номер, который дал ему для экстренной связи седой кабирец, похожий на птицу.
Ответили не сразу.
Зато когда ответили, то голова стала болеть в два раза сильнее: на том конце провода сухо прозвучала условная фраза, тайный смысл которой сводился к указанию подчиняться приказам Фаршедварда Али-бея вплоть до особых распоряжений.
И Карен пошел подчиняться.
Всю обратную дорогу до тупика Ош-Дастан, где уже, небось, вовсю начинали догуливать вчерашнее возвращение Арама-солдата, он размышлял о несовпадении ожидаемого с действительным. В Кабире, побывав в доме по Ас-Самак 4/6, он представлял себе свою будущую деятельность как-то иначе... неясно, как именно, но иначе. В глубине души крылось смутное подозрение, что похожий на птицу седовласый просто-напросто подобрал вышедшего в отставку горного егеря после трагедии с Кареновой матерью, подобрал подобно мятой железке на дороге, из каких-то определенных и абсолютно непонятных Карену целей; и выданная бляха мушериф-эмира вкупе с ишрафом на сбор информации значили пока что не больше, чем пробитый трамвайный талон. Тем паче, что их и предъявлять-то можно было в случаях совершенно экстремальных. Но все же, проходя трехмесячную подготовку в ведомстве седовласого (звание и должность последнего так и остались загадкой для висак-баши), забыть хотя бы на миг стреляющие хакасские скалы и мертвую мать-убийцу позволяло лишь предвкушение возможной мести. Мести неизвестно кому, мести непонятно за что – за «Проказу “Самострел”»? за драку с курбаши Перозом? за несложившуюся жизнь? – но, независимо от этого, Карену все чаще представлялось, как он направляет ствол на врага и жмет спусковой крючок.
Лица врага он не видел, а непредсказуемость поведения собственного оружия только придавала остроты ситуации.
Висак-баши Карен Рудаби всерьез полагал, что сходит с ума.
Однажды он поделился этим предположением с седовласой птицей; та грустно разинула клюв и хрипло каркнула:
– Ты полагаешь, мой мальчик, что я предложил бы тебе работу, будь ты психически здоров? Посмотри на меня – как тебе кажется, со мной все в порядке?
Карен посмотрел и не нашелся, что ответить.
