Мелькает потолок большой гробницы с тускло горящими светляками, стены, мои товарищи по несчастью...
– И нас, спаси и нас, дай уйти отсюда, помоги достойно умереть! – нарастает со всех сторон умоляющий старческий шепот.
Богадельня молит о пощаде.
Мы с Братьями молчим. Жалость огнем палит меня изнутри, но нет, нельзя поддаваться: всем не удастся бежать, и если мы пойдем на поводу у чувств, то отсюда не выберется никто; а выбирать... нет!
Это еще более жестоко, чем убивать!
– Тебя надо укрыть, – предупреждает один из Братьев, и мы проходим в соседний зал.
Здесь я никогда не был.
Знамена, штандарты, хоругви... Я помню их! Я помню! Я начинаю вспоминать!
Рвущийся навстречу ветер, грохот копыт, земля пляшет и игриво выгибает спину, все кругом сверкает – десятки, сотни Блистающих – и гордо трепещущие на ветру стяги: Кабир, Мэйлань, Малый Хакас, Кимена, Лоулез...
Лоул и лорды!!!
И, словно в ответ на давно забытый клич, из полумрака надвигается до дрожи знакомый треугольный щит... нет, не щит, а плотная ткань, только напоминающая щит, с россыпью серебристых лилий на темном поле – и все вокруг исчезает.
«Знамя Лоулеза! – запоздало доходит до дряхлого рассудка, и без того помраченного веками тюрьмы и пьянящим глотком свободы. – Меня надо было укрыть. Им и укрыли... саваном былого».
Даже в кромешной тьме я вижу их: лилии на поле.
Я вижу их.
12. СКОЛОПЕНДРА
Она не знала, что движет ею.
Это был вопрос без ответа: почему ее так неодолимо притягивает здание старого музея, и даже не сам музей, а одна-единственная витрина с огромным лоулезским двуручником – проржавевшим, с обломанным захватником и частью гарды.
Она могла часами стоять, вглядываясь в потускневшее лезвие, местами выступавшее из-под мертвой коросты ржавчины, в остатки затейливого узора на растрескавшихся накладках рукояти; иногда меч представлялся ей умирающим старцем, заживо погребенным в склепе, парализованным бойцом, который никак не может умереть по-настоящему.
«Ему надо помочь», – решила она однажды, и на мгновение девочке показалось, что это НЕ ЕЕ мысль.
Особенно когда на окраине сознания промелькнуло совсем уж незнакомое словосочетание: «coup de grace».
Девочка не знала, что по-лоулезски это значит «удар милосердия».
Но странное ощущение чужеродности вскоре ушло, растворилось, а мысль осталась, превратившись в навязчивую идею, которая заставляла ее просыпаться по ночам и долго лежать без сна, глядя сквозь засиженное мухами окошко своей комнаты на медленно тускневшие звезды.
Предыдущую ночь она вообще не спала.
Что-то должно было произойти.
Сегодня.
В музей она вошла, предъявив швейцару шершавый прямоугольник билета, за два часа до закрытия. Девочка долго стояла над застекленной витриной, знакомой до мельчайших подробностей – а потом неведомая сила словно толкнула ее изнутри, и она быстро скользнула за тяжелую пыльную портьеру.
Там было душно и хотелось чихать.
В зале вскоре появился начинающий полнеть мужчина средних лет. Мужчину девочка узнала – видела его здесь несколько раз. Он то ли работал в музее, то ли... Впрочем, это девочку не интересовало.
Мужчина немного постоял над той же витриной, сосредоточенно хмуря брови, затем прошел в боковой коридорчик, щелкнул рычажком на распределительном щитке – девочка хорошо запомнила, какой именно рычажок он опустил – взял висевшую рядом связку ключей...
Но тут на улице нетерпеливо засигналила машина. Мужчина вздрогнул и вполголоса выругался. После чего с явным сожалением повесил ключи на место, машинально вернул рычажок в прежнее положение и поспешил нырнуть в небольшую служебную каморку на другом конце коридорчика.
Через пару минут он появился в сопровождении высокой красивой девушки. Последнюю девочка часто встречала в зале – кажется, та служила здесь смотрительницей. Оба поцеловались на ходу и заторопились к выходу.
Музей закрылся через полчаса: это время девочка провела в тесном чуланчике с ведрами, тряпками и швабрами, забаррикадировавшись всяким хламом и притаившись в самом темном углу. Она слышала шаги ночного сторожа, обходившего залы. Сторож прошел мимо, вглубь музея, потом глухо прошаркал обратно – и все стихло.
Девочка пряталась в своем убежище еще долго, с судорожно бьющимся сердцем, время от времени поглаживая рукоятки ножей Бао-Гунь, семейной реликвии, подарка прабабушки, с которым она не
