– Я лично извиняться не собираюсь, – вмешалась Кунда, на всякий случай косясь на Дзюттэ. – Я собираюсь драться. Меня драться звали. Ясно?
– Ясно, ясно, – оборвал ее Обломок. – А мы уж было решили, что тебя на праздничную заточку пригласили! Где ж тебя ковали, такую полоумную?!
– Молчи, Кунда, – испуганно влез Сай. – Не то он и тебя воспитывать станет...
Асахиро Ли встал из-за стола и подошел ко мне.
– Что ты задумал, Чэн? – вполголоса спросил он.
– В Шулму он идти задумал, – вместо меня ответил Кос. – А то как же: вы там были, Джамуха был, а он – нет! Чего тут непонятного?! Я его с самого детства помню – никогда ждать не любил, хоть ребенком, хоть сейчас. Не любил и не умел. Да, вовремя я уволился...
– Хороший у нас человек Кос ан-Танья, – улыбнулся Я-Единорог. – Да, Заррахид?
– Да, – очень серьезно ответил эсток.
Пока мы добирались до назначенного места встречи – пешком, как советовал Фань Анкор-Кун в своих записях, и покинутый Демон У шумно тосковал в конюшне – у меня в голове бродили разные мысли, иногда забираясь в такие закоулки сознания, куда я и сам-то опасался заглядывать. Или даже не знал о их существовании.
Возьмем, к примеру, рассказ Матушки Ци об Этике Оружия – верней, об эпохе ее зарождения – в результате чего поединки превратились в Беседы и стали бескровными. Ведь как раз тогда мы, люди, решили, что оружие – не просто вещь, но вещь-драгоценность, вещь-символ и даже вещь-святыня. То есть как бы уже и не совсем вещь. Уничтожать такую – сперва глупость, затем – грех, и наконец – святотатство. Я и помыслить-то не мог, что из-за какой-то неловкой оплошности (хоть своей, хоть со-Беседника) способен сломать Единорога. Вот и сейчас – как подумаю, так просто в пот бросает!
Опять же, одних названий оружия – если даже не считать собственных имен – великое множество. Такого разнообразия нет среди никаких других... вещей. Оружейники до сих пор спорят: Малый Крис или та же Чинкуэда – это короткий меч или все-таки кинжал? Большой Да – это еще меч или уже алебарда?!
И впрямь впору говорить о новой расе...
И все-таки – с какого момента Беседа превращается в поединок и наоборот? Где зародыш насильственной смерти?! Можно убить, ненавидя – но разве в Шулме ненавидели рабов, сходясь с ними лицом к лицу во время тоя?
Зачем шулмусы выпускали в круг чужаков?!
Они хотели доказать. Доказать не-шулмусам, не таким, как они – и поэтому доказать самим себе – свое превосходство. Это было для шулмусов жизненно необходимо – доказывать. Успешный набег – доказательство военного умения, более тучные стада – доказательство богатства, укрощение дикого жеребца – доказательство отваги; бой один на один с чужаком на глазах всего племени – доказательство силы и превосходства.
Не умеющий доказывать любой ценой, не гнушаясь никакими доводами, вплоть до убийства – умрет.
А умеющий или научившийся – будет принят в племя.
Он – свой. Теперь он – свой.
Он тоже умеет доказывать. Он – шулмус.
С белой кошмы – на пунцовую... Клинком подать.
Джамуха Восьмирукий и Чинкуэда отлично поняли это – и сумели доказать свое право на власть в Шулме, безошибочно выбрав время, место и способ.
А что доказывали Тусклые, принося жертвы Прошлым богам?
Они доказывали жизнеспособность своей расы (человечества или Блистающих) согласно канону учения Батин.
Ну а я, я сам – Беседуя с тем же Фальгримом, я ведь тоже доказываю?!
Да. Безусловно.
...И когда я понял разницу – я беззвучно расхохотался, весьма удивив этим идущих рядом Коса и Асахиро.
Фаризу было трудно чем-то удивить.
– Ничего, ничего, – шепнул я им. – Все в порядке... это я так.
И мы зашагали дальше.
Дальше...
Шулмусы и Тусклые доказывали КОМУ-ТО! Чтоб бы они ни доказывали – всегда был кто-то, кто должен был оценить весомость их доказательств! Кто-то – Творец, противник, соседнее племя, старейшина Совета, другой народ, соперник, друг, брат, прохожий, чужак...
Кто-то.
Кто угодно.
И этот кто-то не мог быть для доказывающего со-Беседником. Ибо Беседа подразумевает общую попытку выбраться к истине.
Общую. И при этом не обязательно выбираться только к истине Батин.
Беседа подразумевает умение не только говорить, но и слушать.