– Шевелитесь, козье охвостье! – распекал тем временем карлик своих маридов, да так, что уши закладывало. – Эй, Мунир, Масуд, чтоб вам материнское молоко не впрок пошло! – живо за наручами, поножами, наколенниками… и шлем, шлем не забудьте, остолопы!
Кузнец скакал воробышком, возбужденно вертя в руках какую-то железяку с нашлепкой – привычка? волнение? все сразу?! Небось не каждый день к нему в кузню шахи захаживают! Абу-т-Тайиб пригляделся – и окаменел на месте: кузнец вертел в пальчиках изрядный костыль, который от Коблановой ласки мялся хлебным мякишем…
«Ишь, птенчик! – уважительно моргнул поэт. – Такому и молот с наковальней без надобности – разве что для ковки. А форму он какую угодно и руками выгнет!»
Наконец перед шахом предстал весь доспех полностью: вороненые наручи с поножами, подбитые изнутри двойным лиловым бархатом, высокий прорезной шлем, латные перчатки…
Доспех оказался чуть великоват Абу-т-Тайибу. Исправить это было проще простого: вынуть с боков по ряду пластин, немного подогнать – всего ничего. Но кузнец заупрямился, заявив, что подгонит все одними застежками. Дескать, дурное дело – вынимать пластины.
Запас еще пригодится!
– Думаешь, разъемся на престоле? – усмехнулся поэт. – Ладно, делай как знаешь. До завтра справишься?
– Непременно, мой шах, непременно! – Коблан уже деловито снимал мерки с венценосного заказчика. – Попомните мое слово: запас мошну не тянет!
И вот теперь Абу-т-Тайиб обнаружил, что запас действительно оказался не лишним! Разжирел он, что ли? Или, подобно сказочным богатырям, только в силу входить стал – на шестом-то десятке?!
Однако сейчас было не время размышлять о шутках судьбы. Верный Дэв помог шаху облачиться в латы, и поэт сам, без посторонней помощи, легко прянул в седло – чему был немало удивлен. Он-то точно не Лев Божий, ему воротами не сражаться!
– За мной!
…Солнце близилось к полудню. Отряд Абу-т-Тайиба споро двигался по холмистой в этих местах степи, гоня перед собой захваченный табун – когда вернулся посланный вперед разъезд.
– У крепости идет бой, мой шах!
Здесь рубились не полудикие степняки – Абу-т-Тайиб понял это сразу, выехав на вершину сопки и взглянув из-под руки на разгоравшееся у стен Арвана сражение. Харза решилась наконец ударить в ответ на дерзкий вызов! И сейчас султанские полки штурмовали пограничную крепость Кабира.
Цель была достигнута.
Вот он, враг – настоящий! Не зря пылали становища, не зря уродовались посланцы, не зря руки по локоть купались в крови: игра в поддавки окончена, и сияние фарра, истинное или мифическое, вряд ли согреет души озверевших хургов! Ишь, каким скопищем явились, чисто саранча! Впору радоваться, что три с лишним тысячи его бойцов сейчас находятся вместе с арванским гарнизоном в стенах крепости… Главное – пробиться к ним и дождаться подхода Суришара с основными силами.
– Худайбег!
– Я здесь, твое шахское!..
– Берешь полутысячу и скачешь в обход. Пройдешь вон по той лощине и ударишь штурмующим в бок, прямо напротив ворот. Задача – вызвать панику и прорваться к воротам. Ясно?
– Ясно, твое шахское! Да мы их…
– Выполнять!
Спустя мгновение Дэва уже не было рядом.
– Хаджир! – подозвал поэт другого юз-баши. – Берешь свою сотню и гонишь на их лагерь табун с северо-запада. В бой не вступать – порубят. Пустить коней на палатки и присоединяться к нам. Мы ударим сразу вслед за Худайбегом. Действуй, сотник!
– Радость и повиновение, мой повелитель!
Грохот конских копыт вновь заставляет степь качнуться лихим бубном. Подбирающееся к зениту солнце щурится, глядя на чудеса внизу: гнедой потоп заливает местность! И кажется: волшебные тулпары под предводительством святой аль-Борак, крылатой кобылицы Господа миров, сами идут в атаку – ибо далеко не сразу можно различить в арьергарде табуна всадников Абу-т-Тайиба.
Сражение приостанавливается, повисает в мертвой точке; хурги начинают разворачиваться навстречу неожиданности… И этим не замедлили воспользоваться защитники крепости, на что и рассчитывал поэт. Пращники на стенах дружно взмахивают ремнями, и град свинцовых лепешек окатывает харзийских воинов, основательно проредив их ряды.
Миг замешательства, гортанные выкрики команд, часть конницы хургов устремляется в лоб табуну: остановить, развернуть двумя крыльями, не дать смять лагерь – и замешательство взрывается удалым гиканьем, когда из лощины вырывается полутысяча кабирцев во главе с ревущим Дэвом, который вращает над головой свое жуткое копье-дубину!
Словно кровавый ветряк пошел вразнос, перемалывая людей в страшную муку. До ворот еще далеко, но Худайбег и его люди уверенно движутся к вожделенной цели. Конечно, сейчас хурги опомнятся, увидят, что врагов совсем мало, и тогда…
И тогда придет очередь Абу-т-Тайиба!
Уже пришла.
– За мной!
Крепость бросается навстречу, и за спиной слышен тяжелый топот без малого полутора тысяч всадников.
Время ожидания кончилось.
Настало время крови.
Харзийцы все же успевают развернуть боевые порядки, подставляя спины под увесистые гостинцы Арвана; мало, мало на стенах пращников! И ядра, похоже, на исходе…
Впрочем, это уже не важно.
Первого хурга, шарахнувшегося в сторону от железного демона, Абу-т-Тайиб достает походя, вихрем несясь мимо – чтобы безумным дровосеком врубиться в чужой строй.
Последнее, что он успевает заметить краем глаза: дюжина всадников на дальней сопке, и один из них мановением руки шлет гонцов к войскам. Султан! Султан Харзы! Шлем владыки хургов отблескивает на солнце, сгущаясь расплавленным золотом вокруг головы, а потом Абу-т-Тайибу становится не до шлемов, султанов и сияния.
Стальные заросли вокруг кипят смоляным варом, искаженные, залитые кровью лица, тюки человеческого мяса валятся наземь справа и слева; мечутся кони – те, что успели потерять своих седоков; остальные, дико храпя, пятятся к крепости, понуждаемые сидящими на них хургами. Сдвигаются круглые щиты, плюясь в просветы кривыми всплесками сабель – но тяжкий ятаган шаха сносит и ломает ветки ядовитого кустарника, обходя щит, вгрызается в живую плоть…
Е рабб!
Мгновение передышки. Под копытами коня – мертвецы. Впереди – вогнутый полумесяц хургского строя щетинится копейными жалами.
Стоят.
Ждут.
Копья? Почему он до сих пор жив? Даже легендарный Антара, Отец Воителей, не сумел бы в одиночку отбиться от…
Один? Почему – один?! Где его воины?!! Откуда эта тишина? Беззвучно раскрываются рты, перекошенные криком, беззвучно переступают копыта коней, металл немо ударяется о металл…
Мгновение – и лавина звуков погребает слух под собой.
Битва продолжалась. Но он действительно остался в одиночестве: шаху дали прорваться вперед, увлечься боем – и кольцо хургов сомкнулось вокруг него. Кабирцы отчаянно рвались на выручку к
