Господина Приговоров, вазирга западной стороны трона. Владыка Ночи был неглуп, очень неглуп, дело свое знал и имел нюх охотничьего пса на беспорядки и волнения, когда смута находилась в самом зародыше.
Доклад был подробным – но оттого еще более странным.
Владыка Ночи не поленился собрать все донесения из разных уголков эмирата о появлении там искомого чангира, поющего касыды аль-Мутанабби. Затем бдительный блюститель опор власти сопоставил даты сообщений, расстояния между указанными в них городами… и решил, что кто-то сошел с ума! Или он сам, или его осведомители, или весь мир разом!
Замеченный в Мэйлане, певец никак не мог неделю спустя объявиться в Харзе! Даже если скакать день и ночь, ежедневно меняя лошадей на свежих – все равно, от Мэйланя до Харзы около месяца пути! Добраться быстрее просто не в человеческих (и не в конских) силах!
Разумеется, оставалась возможность ошибки, и в Мэйлане касыды покойного эмира пел один человек, а в Харзе – другой. Именно об этом в первую очередь и подумал Владыка Ночи. Однако, сравнив описания внешности чангира из разных донесений, он пришел к выводу: человек был один и тот же. Одежда, телосложение, шрамы на горле и на скуле, недостача пальцев на левой руке, что отнюдь не мешало бродяге ловко управляться с чангом, – донесения сообщали обо всем этом в один голос!
Столь совершенных двойников не сыскать даже среди братьев-близнецов – в последнем Владыка Ночи был уверен.
Затем всплыла очередная несуразица во времени, следом явилась ее родная сестра, хихикая втихомолку: от Кимены до Хаффы бродяга добрался за день; не иначе, одолжил летучий хурджин у Ушастого демона У!
И тогда Владыка Ночи забеспокоился всерьез. Дело попахивало колдовством или явлением святого – никаких других объяснений происходящему не было!
Слухи тем временем ширились, обрастали истинными или на ходу выдуманными подробностями: в народе шептались, что смерть аль-Мутанабби была подлогом, сыновним бунтом против отца, и вот теперь отец возвращает людям свои стихи, бездарно утерянные глупцами! Или нет, смерть есть смерть, но Творец отпустил поэта-воина из райских пределов, вняв скорби его касыд, дабы поэт мог завершить свои земные дела; а какие именно дела – о том можно только гадать! Говорили и о новоявленном святом, и о деревенском дурачке, в коего вселилась душа первого кабирского эмира, и о…
Разное говорили.
Владыка Ночи не мог допустить, чтобы по эмирату летал колдун или святой, принимаемый чернью за покойного эмира. Слухи и так уже начали принимать опасный оборот: видать, не по отцовским заветам правит нынешний эмир, ежели отцу во гробнице не спится вечным сном!
Необходимо было принять меры. Срочные меры. А для этого Владыке Ночи требовалось разрешение светлейшего эмира Салима.
За чем он и пришел во дворец с подробным докладом.
Эмир так до конца и не поверил Владыке Ночи: склонность последнего сгущать краски возможных бед и волнений была хорошо известна сыну аль-Мутанабби. Тем не менее соответствующий фирман Владыка Ночи получил – и началась охота.
По всем правилам.
Но с единственной оговоркой: стражникам было строго-настрого велено взять певца
Охота началась – и продолжалась вот уже два года без малого.
Ищи ветра в поле!
– Дворцовый хабиб просит высочайшего позволения войти!
– Пусть заходит.
Лекарь с порога пал ниц, и эмир раздраженно поморщился: величие величием, но иногда надоедает. И время уходит впустую…
Перевалив за третий десяток, эмир Салим стал чаще жалеть уходящее время.
– Вставай. Ты пришел сообщить мне о состоянии здоровья моей матушки?
– Прозорливость великого эмира может сравниться разве что с его же мудростью! Да, я пришел поговорить с моим повелителем именно об этом. К сожалению, никаких улучшений в состоянии здоровья Нахид-хатун не происходит. И даже наоборот. Стеснение дыхания усиливается, разлитие черной желчи влечет за собой меланхолию, слабы выделения тела; вдобавок… дозволит ли мой повелитель продолжить, ибо сам я не смею?
– Продолжай. И ничего не скрывай – я хочу знать правду. Моя мать умирает?
– Еще нет, мой повелитель, еще нет – но все к тому идет, и мое искусство здесь бессильно. Мне кажется, сиятельная Нахид-хатун просто устала от жизни. Ей скучно жить. Такое бывает…
– Я знаю. Думаю, ты прав. Можешь что-то присоветовать?
– Разве что чистый горный воздух и целебные источники Бек-Неша, мой повелитель. Вряд ли они вернут вашей матушке волю к жизни – но могут заметно облегчить ей дыхание. Тогда появится надежда…
– Я понял, хабиб. И поговорю со своей матушкой – возможно, ей действительно стоит отправиться в горы. Опять же, путешествие хоть немного развлечет ее. А ты, – палец эмира уперся в грудь лекаря, – будешь ее сопровождать! Слава Творцу, здесь больше нет тяжелобольных – так что твои ученики вполне управятся. Ступай!
Отпустив хабиба, эмир Салим еще долго стоял в задумчивости. Похоже, неудачи поисков и хвори-злодейки осадили крепость Нахид-хатун, приближая день сдачи. Даже стремление встретиться с удивительным чангиром исчезло. Скажем честно: касыды аль-Мутанабби распевали сейчас сотни певцов по всему эмирату, и отыскать среди них нужного – будь он хоть колдун, хоть святой… особенно если он действительно колдун или святой! Молва, словно весеннее половодье, мало-помалу вернулась в теснину дозволенного русла, опровергнув мрачные предсказания Владыки Ночи. Пожалуй, хватит гонять стражников за призраком. Есть дела и поважнее!
Приняв решение, эмир хлопнул в ладоши.
Миг – и в залу вбежал юный гулям, ожидая распоряжений.
– Про указ эмирский слыхал? – Дюжий гончар аккуратно отставил в сторону готовый кувшин и сунул руки в лохань с мутной водой – ополоснуть.
– Не глухой, чай, – покупатель, медник с соседней улицы, придирчиво осмотрел кувшин. Не тот, что минутой ранее сошел с гончарного круга; другой, уже расписанный и обожженный. Кувшин явно глянулся меднику, но брать без торговли – обидеть мастера!
– Ну?
– Вот те и ну… Два года ловили, а теперь вдруг – на попятный? Небось нарочно указ-то огласили. Вот поверит
– Болтун ты, – ухмыльнулся гончар, отряхивая мокрые руки. –
– Точно, – медник не обиделся на «болтуна». – Народ все видит! Нам-то
И сменил тему:
– А скажи-ка, уважаемый, во сколько ты ценишь этот простенький кувшинчик для воды?
– Простенький?! Для воды?! – Гончар воздел руки возмущения над головой гнева. – Да в таком кувшине не стыдно подать лучшее вино на стол самому эмиру! Нет, ты посмотри, уважаемый, посмотри – тут одной росписи на динар, не считая…
Поэт, скоротав ночь в доме гончара, сидел, никем не замеченный, в дальнем углу двора, в тени приземистого аргавана, и с улыбкой слушал разговор.
Два года поисков минули, скрылись в бездне времени. Он мог уйти от преследователей в любой момент, открыв первый попавшийся Ал-Ребат, как хозяин дома открывает привычную с детства калитку. Однако поэт редко пользовался новым умением. Не раз его прятали от властей благодарные слушатели, не раз
