Помолчав, он добавил:
— Ну, и Курцмана мне, конечно, тоже припомнили.
— А меня?
— Тебя? А-а! Да, и тебя тоже. Хотя тогда еще не знали, какую свинью ты им подложил со своей макулатурой, — ехидно засмеялся дядюшка Ганс-Отто: он явно был доволен, что Кесселю удалось досадить «им». Кессель рассказал ему все сразу же по приезде.
— Что же такого натворил бедный Курцман?
— Ты и этого не знаешь?
— Нет, откуда…
— Он поехал в Сингапур…
— Это-то мне Гюльденберг рассказывал, Но они же сами его послали. В чем он еще провинился?
— У него была легенда: посредническая фирма. Разрабатывал он ее много лет, все это знали и все шло прекрасно. До тех пор пока легенда не перестала быть легендой: фирма заработала по-настоящему, чего никто, естественно, не ожидал. Ты сам знаешь, как легко перейти эту границу. И вот приезжает Курцман в Сингапур, оборудует офис, ему высылают все, чего он ни попросит, оплачивают все расходы, и наконец он сообщает, что для полного счастья ему не хватает только электрической пишущей машинки. Присылают машинку. И тогда он отбивает телекс — слово в слово, я сам читал: «Настоящим считаю свое сотрудничество с БНД законченным. Дальнейшие контакты в любой форме исключаются». И это после того, как он получил машинку!
— Не очень-то вежливо с его стороны.
— Не очень вежливо? Да это просто хамство! Я, честно говоря, не ожидал, что у него хватит ума на такое. Потом… Ты никому не скажешь?
— Нет.
— Потом они, конечно, послали туда человека. То есть это еще я послал. Человек специально поехал в Сингапур, чтобы поговорить с Курцманом, спросить, что и как… А он выставил его за дверь! Совершенно по-хамски. «Что вам угодно? — спросил он (Кессель тут же представил себе эту сцену: Курцман стоит в костюме „сафари“, пережевывая какие-нибудь восточные сладости и высоко поднимая брови над очками). — Откуда? Из БНД? Впервые слышу!» И выставил его за дверь. А машинка-то стоит! Наш человек сразу ее узнал.
— Да-а, красиво, — отозвался Кессель, не вполне уверенный, что выбрал подходящее слово.
— Красиво? — переспросил дядюшка Ганс-Отто, — Возможно. Ну вот. а потом он умер.
— Кто?
— Курцман.
— Курцман умер?!
— Да. Неделю назад. Или две, не помню.
— Н-да,… — растерялся Кессель.
— Да-да, — подтвердил дядюшка Ганс-Отто.
— А отчего он умер?
— Отчего? Неизвестно. Инфаркт, наверное. А может, и не инфаркт.
— Там. в Сингапуре, мало кого интересует, кто от чего умер? — догадался Кессель.
— Не знаю. Я не был в Сингапуре.
— Это… Это вы?…
— Что «мы»?
— Но ведь это более чем странно! Умереть сразу после того, как…
— Ты решил, что… — дядюшка даже остановился — Ну нет. у нас так дела не делаются. Я же тебе сказал, что у нас блюдут законность, это основное правило нашей работы.
— Но он ничем не болел! Я же помню. Это был совершенно здоровый человек…
— Сколько людей выглядят совершенно здоровыми, и вдруг…
— Он и гриппом-то болел всего один раз.
— Вот видишь! Ты говоришь: грипп. А может быть, он уже тогда…
— Дядюшка Ганс-Отто. я не понимаю, шутишь ты или говоришь серьезно.
— Я всегда говорю серьезно.
— Человек уезжает в Сингапур, успешно вас надувает, а через пару дней…
— Через полтора месяца.
— …он вдруг падает и умирает. В Сингапуре!
— Дался тебе этот Сингапур. Неужели ты и в самом деле думаешь, что мы пошли бы на такое?
— Даже когда вас
— Да даже если бы… Нет. нам никогда бы не разрешили ничего подобного — Дядюшка Ганс-Отто задумался на минуту, и в голову ему пришла новая мысль: — На это ведь деньги надо выделять, а у нас и статьи-то такой нет. Выписывать расходный ордер… То-се… Нет. нет.
— Все равно я не знаю, как тебя понимать.
— А так и понимай.
— Но я не верю, чтобы вы не могли найти такой фирмы, у которой и расходы на это предусмотрены, и вопрос о законности не возникает… Если какой-то нахал украл у вас пишущую машинку, неужели вы отпустите его безнаказанным? Тем более, когда в Сингапуре мало кого интересует, кто от чего умер?
— А ты говоришь — обеды! — дядюшка Ганс-Отто явно не желал продолжать этот разговор. — Обедать тебе придется без меня. Ты же не захочешь, чтобы я сидел и смотрел тебе в тарелку.
— Или ты хотел сказать, что меня… Что мне тоже грозит опасность?
— Я ничего не хотел сказать.
— За то, что я подложил им свинью?
— А-а! Нет, что ты. К тому же ты живешь в Германии, а не в каком-нибудь Сингапуре. Вот если бы ты жил в Сингапуре… Тогда бы я, может быть, и призадумался.
— Но идея-то была неплохая! Я имею в виду с макулатурой.
— Идея как раз была очень плохая.
— Но почему? Можно же было…
— Ничего не можно. В Пуллахе есть одно золотое правило… — дядюшка Ганс-Отто воздел ручки, изображая нечто огромное, — написанное во-от такими буквами: «Не зли противника — он тебе еще пригодится». Ты нарушил правила игры. У нас. то есть в секретной службе, это считается самым тяжким прегрешением. Причем чем мельче повод, тем правила игры соблюдаются строже. Ты вспомни о студенческих землячествах, о футбольных клубах, о дипломатах, наконец. Есть сообщества, которые держатся только за счет строжайшего соблюдения правил игры.
— Секретная служба тоже?
— Да, и причем не только наша, а вообще любая секретная служба — сказал дядюшка Ганс- Отто.
— А что же мне теперь делать с этими деньгами?
— Хм! — отозвался дядюшка Ганс-Отто. — Ты же сам сказал, что это твои деньги: ты понял это. когда едва не потерял их.
— Да — подтвердил Кессель.
— Что ж, — начал дядюшка Ганс-Отто — Я бы — если тебя, конечно, интересует мнение старого, слабого и больного человека… — Он поджал губы и покивал головой, как бы заранее подтверждая, что его слова — истинная правда. —
— С Нормой и Беллой? — уточнил Кессель.
— Ты с ума сошел! Какой дурак тратит деньги на своих? Какая Норма? Какая Белла? Это же псу под хвост! Не-ет. Я бы тихонечко собрал чемоданчик, а восемьдесят шесть этих миленьких бумажек положил во внутренний карман пиджака Н-да. Можно, кстати, и в Андалузию. На месяц. Как раз и выйдет тысяч двадцать в неделю. Снял бы какой-нибудь отель целиком — небольшой, конечно. Такой, где вся прислуга женская, чтобы моя любовница могла спускаться к обеду нагишом…
