— Не обращайте внимания, — сказала фрау Маршалик после совещания (это было в начале января), когда они вернулись к ней в кабинет. Она затворила дверь, предварительно убедившись, что в предбаннике тоже никого нет, и произнесла:
— Сделайте, как тот портной из анекдота. Он сшил костюм, а заказчик померил и говорит… — И тут фрау Маршалик дала своему непревзойденному имитаторскому таланту разыграться в полную силу: выйдя из-за стола, она изобразила и привередливого заказчика, и находчивого портного. — «Э-э… Тут, знаете ли, тянет, да и здесь тоже — разве вы не видите? И карман пришит как-то криво…» — «Не извольте беспокоиться. Все исправим в лучшем виде-с Зайдите недельки через две». Клиент уходит, а портной вешает костюм в шкаф и… Правильно, не делает ни-че-го. Через две недели клиент приходит: «Ну как?» — «Все готово-с. Извольте примерить». — «Вот видите! — говорит клиент — Теперь совсем другое дело!..» — Доиграв эту сценку до конца, фрау Маршалик снова села и добавила обычным тоном: — Так и вы поступите со своим сценарием, господин Герстендорфер.
В конце января, когда Кессель снова принес нетронутый сценарий в редакцию, все были в восторге. Фрау Маршалик только подмигнула.
К лету съемки были закончены, В августе, когда Кессель с Ренатой и Жабой были на Спикерооге, ему перевели остаток гонорара. Эти деньги он положил на тот же счет, где уже лежала солидная часть его агентской зарплаты — без малого двадцать тысяч марок. Жизнь в Берлине обходилась ему почти задаром.
Дядюшка Ганс-Отто тоже смотрел «Бутларовцев».
— Меня чуть не прибили, — пожаловался он — Эти старые вороны, видите ли, не желали смотреть такую безнравственную передачу. Но я их убедил в конце концов. Я им сказал, что сценарий написал мой племянник. Это смягчило их жестокие сердца. Подумать только, уже пять часов! Мне давно пора на процедуру. Опять хлебать эту минералку, черт бы ее побрал! Да и тебе, наверное, уже пора: последний автобус отходит в полшестого.
— Но я хотел…
— Побыть со мной? Спасибо, конечно, но — ни к чему все это. Не позже, чем завтра к обеду ты начнешь дохнуть со скуки. Кроме того, ты замучаешь меня своими подозрениями, а мне нужно отдыхать.
— Но мы могли бы сходить куда-нибудь вечером…
— Во-первых, пить мне нельзя. Во-вторых, выпить здесь просто негде В полдесятого уже все кафе и бары закрыты. И в-третьих, пациентам нельзя выходить за пределы территории. Нет. нет, возвращайся в Мюнхен. Большой привет Ренате!
Дверь квартиры не отпиралась, потому что изнутри в замке торчал ключ. Кессель позвонил. Пискнуло переговорное устройство, и незнакомый женский голос спросил, кто ему нужен.
Кессель постучал в дверь и сказал:
— Я уже здесь, наверху!
На пороге появилась высокая худая девица с длинными волосами. Какое-то время она оторопело глядела на Кесселя. Наконец она сказала:
— А-а! Вы, наверное, господин Кессель?
— Да уж, наверное, — подтвердил Кессель.
— Вас только здесь и не хватало! — вырвалось у девицы. Всмотревшись, Кессель вспомнил, что где- то ее уже видел.
— Спасибо, взаимно, — парировал Кессель.
— Да брось ты, Альбин! Мы тут смотрели твою передачу. Отлично получилось! Ты прямо гений!
И тут Кессель узнал ее: это была большеногая Гундула. любовница Курти Вюнзе из Сен-Моммюль- сюр-мера.
— А вы-то что здесь делаете? — спросил Кессель. — И где Рената?
— Они скоро придут.
«Они», как понял Кессель, относилось к Ренате и Жабе.
Однако первыми пришли д-р Курти Вюнзе и его папаша. Они ездили в город. Потом появились бабуля Вюнзе, Рената и Жаба. Увидев Кесселя, Рената сначала обрадовалась, а потом сказала, что не ждала его в эту субботу. Почему он не предупредил ее заранее?
Бабуля Вюнзе милостиво подала Кесселю руку, поздравила с премьерой передачи и сообщила, что ее сына, д-ра Вюнзе, уже неоднократно просили написать что-нибудь для телевидения, причем самые разные студии, в том числе НДР. «Вы понимаете? Даже НДР! Да-да, представьте себе». Ведь сын у нее — человек очень, очень одаренный.
— Они что, собираются тут ночевать? — спросил Кессель Ренату в половине одиннадцатого, когда та наконец на минуту осталась одна. Вопрос был задан, скорее, иронически, и понимать его следовало так: когда же они наконец уберутся?
— Да, — ответила Рената — Конечно. Я же не могу пойти и сказать им, что ты… Что они…
— У них что, нет денег на гостиницу?
— Дедуля дал мне на питание
Кессель порылся в кармане куртки и извлек оттуда тысячемарковую банкноту:
— Я дам тебе тысячу, если они будут питаться в другом месте.
— С твоей стороны это просто хамство, — заявила Рената и ушла.
С Жабой что-то было явно не в порядке. За семейным столом царила напряженная тишина. Саму Жабу будто подменили. Она не говорила почти ни слова, хотя голос у нее был. и по квартире ходила медленно и осторожно, как будто боялась упасть на пол и разбиться. Это была какая-то новая, необычная роль. Кессель долго наблюдал за Жабой, но не мог понять, кого она изображает в этот раз. Может быть, это протест против того, что болтливые люденшейдские родственнички не дают ей рта раскрыть? Ее участие в разговоре ограничивалось лишь отрывочными «да» или «нет». Она сидела, приоткрыв рот и слегка задрав голову, всем своим видом показывая, что она выше этой суеты Мадонна! — сообразил Кессель. Она изображает «маленькую Мадонну».
— Пойми меня правильно, — сказала Рената, — я рада, что ты приехал, но сейчас это более чем некстати.
На сей раз Кессель не отважился предложить ей тысячу марок.
— Тем более, — продолжала Рената с легким упреком в глазах, — что ты вообще не можешь реагировать нормально, когда речь идет о Зайчике.
— В данном случае речь идет не столько о Зайчике, сколько об этих бесчисленных Вюнзе…
— Вот видишь, — заметила Рената. — С тобой же невозможно разговаривать. «Бесчисленных Вюнзе»!
Хорошо, что Рената не догадывалась, какое слово хотел Кессель употребить вместо «бесчисленных».
— Будет ли с моей стороны… — начал Кессель, — я имею в виду: покажется ли тебе
— Но ведь они решат, что мы их выгоняем.
— И… — запнулся Кессель. сочтя за лучшее проглотить: «Будут правы».
— И кроме того, подумай о Зайчике. Она так переживает…
— Если она переживает только оттого, что наконец выговорилась и ей больше нечего сказать, то неужели ради этого стоило созывать семейный совет?
— Как ты можешь! — обиделась Рената и. уже уходя, бросила: — Ты вообще ничего не замечаешь.
Бабуля Вюнзе, Рената и Зайчик спали в спальне, втроем на двуспальной кровати. Поскольку спала бабуля, по ее словам, очень чутко, пришлось купить ей в аптеке ушные затычки.
Курти Вюнзе с Гундулой уложили на диване в гостиной: он был раздвижной, так что на нем худо- бедно могли поместиться двое.
