— Я, — сказал Кессель, — второй вице-президент МЛПР. Международной Лиги Противников Рукопожатий.
— Президент чего? — вздрогнул Карус.
— Лиги Противников Рукопожатий!
Карус судорожно моргнул (судя по всему, он был близорук) и спрятал свою протянутую для рукопожатия руку.
— Надеюсь, — промолвил Кессель, — вам не пришлось слишком долго ждать?
— Нет, что вы, о чем речь, — ответил Карус, не скрывая, впрочем, своего раздражения.
Кессель нахально разглядывал в упор костюм Каруса. Костюм был. что называется, «жеваный», со множеством карманов, прикрытых планками и запирающихся на пуговицу. Погончиков на плечах, правда, не было. Но, как сказал бы Кессель, костюм был все равно «без пяти минут с погончиками». Карус, поймав взгляд Кесселя, разозлился еще больше.
— Сожалею, что не смог прибыть раньше, — доложил Кессель, — пришлось задержаться. По соображениям конспирации.
— А-а, ну да, ну да, — нервно согласился Карус. Ему тоже уже было ясно, что первый раунд выиграл Кессель. Однако Кессель не спешил нанести последний удар.
По дороге из Тегеля в город Карус немножко пришел в себя. Шевеля покрасневшей лысиной и складками кожи на лбу, он рассказывал Кесселю о своих планах относительно «Букета», он же отделение А-626/1: оно будет работать в тесном контакте с другими берлинскими отделениями (о которых Кессель, согласно системе переборок, не имел ни малейшего представления), «чтобы дело наконец дало эффект», как выразился Карус (я тебе покажу «эффект», — подумал в ответ Кессель). Карус еще долго говорил о долге, обязанностях и перспективах, намекнув, что считает неправильным «поручать такому молодому и, так сказать, необкатанному сотруднику, как вы, руководство столь сложным участком работы» и пообещав передать это руководство «очень, очень надежному и проверенному человеку» в самое ближайшее время.
Магазин и квартира явно не порадовали Каруса; взгляд его ненадолго задержался лишь на Эжени да на Бруно, для обозрения которого ему пришлось высоко задрать голову. «Вообще это все, — сказал он потом Кесселю, — производит впечатление какой-то самодеятельности; впрочем, от Курцмана ничего иного и нельзя было ожидать» (ну погоди, — подумал Кессель).
Наконец Кессель отвез Каруса на Курфюрстендамм, где у него был заказан номер в шикарном отеле «Сюльтер Хоф».
Кессель нашел место и припарковал машину. Они вышли; Карус хотел было протянуть Кесселю руку, но вспомнил, что тот назвал себя вторым вице-президентом МЛПР» и раздумал, сказав лишь:
— М-мда. Может быть, зайдете выпить глоточек чего-нибудь?
И тут Кессель отступил не только на шаг, но и на целый замысел назад. Помолчав секунду, он смерил Каруса взглядом с головы до ног и произнес:
— Какой у вас хороший костюмчик. Красненький!
Каруса передернуло.
— Очень, очень хороший костюмчик, — неумолимо продолжал Кессель.
Карус сделал странный звук губами, но не с угрозой, а. скорее, смущенно, снова оглядел себя и. оставив идею пригласить Кесселя выпить, сказал лишь:
— Ну что ж, герр Крегель, тогда я с вами прощаюсь — И, развернувшись, скрылся в подъезде отеля так быстро, словно внезапно обнаружил, что он голый. Кессель поехал к себе в Нойкельн чрезвычайно довольный.
С костюмчиком у него получилось, конечно, не совсем так, как у Франца-Иосифа с генералом Беком. Генерал был как-никак подчинен императору, а у них с Карусом дело обстояло как раз наоборот (хотя за спиной Кесселя стоял дядюшка). Но «уесть» Каруса, пользуясь выражением того старика из Ишля, Кесселю все-таки удалось. Теперь Карус — его смертельный враг, это ясно. Но, подумал Кессель, теперь Карусу ясно также, что
Когда Кессель в конце августа — это был понедельник, 29 число, — прямо со Спикероога (собаки там все-таки были, не было их только на пляже, к которому, собственно, и относился запрет) вернулся в Берлин, первое, что он услышал, не успев даже поздороваться, были слова Бруно: — Хорошо, что вы вернулись, шеф, тут у нас такое было…
— Карус? — тут же спросил Кессель. в первый момент даже испугавшись, что тот в его отсутствие устроил какую-нибудь пакость. — Нет, от Каруса пока ничего не слышно. Это Эгон.
— И что же Эгон? Он вляпался в какую-нибудь историю?
— Я и сам точно не знаю, — ответил Бруно, — пусть он лучше придет и сам все расскажет.
Кессель прошел в комнаты, поздоровался с Эжени, которая передала ему кучу бумаг, накопившихся за август, проглядел бумаги — в них не было ничего нового, и снова вернулся к мысли об Эгоне.
— А вы что-нибудь знаете? — спросил он у Эжени.
— По-моему, кто-то пытался с ним поговорить. Но кто, о чем — мы так и не поняли.
— Хм, — задумался Кессель.
— Зато теперь он больше не воняет, — хихикнула Эжени, но тут же смолкла.
— Это почему? — насторожился Кессель.
— Наверное, я не должна была вам этого говорить. По-моему, мы все-таки нарушили правила конспирации. Понимаете, Бруно…
— Боже мой, что «Бруно»?
— Когда вы уехали, Бруно сказал Эгону: если ты будешь так вонять я тебя помою.
— Ну и что же?
— Ну, он его и помыл. Всего дня через три после вашего отъезда или через четыре. Эгон опять пришел, благоухая как всегда, то есть ужасно, и Бруно спросил: Эгон! Я тебя предупреждал? Предупреждал. После этого он отвел его в ванную и помыл.
Кессель расхохотался.
— Бруно помыл Эгона? Отлично! Вот, значит, как вы тут развлекаетесь, когда меня нет.
— Да, сейчас-то это кажется смешно, но тогда это был сплошной кошмар, честное слово. Эгон вопил так, что сбежалась вся улица и даже с соседней Гарцерштрассе прибегали люди и заглядывали в витрину, чтобы узнать, что у нас происходит. Вот я и подумала, что, наверное, не надо было вам рассказывать. Главное, что потом Эгон… А Бруно как раз его намылил, понимаете, поэтому он выскользнул у него из рук, говорит Бруно, выскользнул — и на улицу.
— Намыленный?
— Да. Пробежал через магазин и выскочил на улицу. Нагишом. То есть совсем. Хорошо хоть, что мыла на нем было много, ничего не видно.
— Неужели прямо на улицу? — рассмеялся Кессель.
— Вот именно! Я сразу подумала, что это нарушение конспирации.
— Вполне возможно.
— Но Бруно, конечно, поймал его. Тут Эгон завопил еще пуще. Даже странно, что никто при этом не вызвал полицию. Хотя Бруно, к счастью, тут же сообразил и закричал публике: не волнуйтесь, граждане! Мы кино снимаем!
— И что потом?
— Потом Бруно попросил меня запереть ванную снаружи и открыть только когда он позовет. На что была похожа эта ванная, господин Крегель, вы и представить себе не можете, честное слово! Бруно говорит, что вода в ней была просто черная.
— А Эгон?
— Если бы я не знала, что это точно Эгон, я бы никогда не поверила. Это был другой человек. Тряпки Эгона Бруно, кстати, пропустил через бумагорезку.
— И как же?…
— А Бруно еще раньше купил ему одежду. Правда, она Эгону не подошла. Бруно пришел в магазин и сказал: дайте что-нибудь на парня помельче, чем я. Но она все равно оказалась ему слишком велика.