— Сегодня суббота?
— Хотите, я сейчас приеду? — спросила она.
И — нежданное предчувствие, комок в горле:
— Конечно!
Он все подробно объяснил, каждый поворот отдельно, она сказала: буду через полтора часа. И спросила: чего-нибудь захватить?
Боже, прелестная женщина, одна, по шоссе в темень и холод в поселок Хозяйства МК… Почти сразу же он и выехал — хоть идти было всего километра два. Встал у поворота, двигатель не выключал, чтобы печка работала, поймал
Пока ставили машины, пока вынимали пакет с фруктами, пока Елена — так звали эту знакомую незнакомку — что-то искала в сумочке, ее появление было зарегистрировано и старухой, и мадам Птицыной — по субботам все бывали на местах, одна на крыльце, другая на балконе, на наблюдательных пунктах, что поделать — деревня…
Они устроились в гостиной. Гобоист помыл фрукты, откопав где-то пристойную вазу, предложил даме то самое Rioha, сам вернулся к виски. Он по-новому видел ее: в домашней гостиной в полутьме она была и вовсе обворожительна — красивые губы, глаза, зубы, и прелестная улыбка, и пышные волосы, и стройные ноги. Вся она была миниатюрна, потому и выглядела молодо, хоть и была, наверняка, приблизительно его ровесницей. Она держалась просто, открыто, мило, цивилизованно, отметил Гобоист про себя, что редкость у отечественных женщин, наверное, часто бывала на Западе. На его расспросы с готовностью рассказала, что была дважды замужем, второй раз — за сыном… И тут она назвала имя всемирно известного русского дирижера — вот откуда западный лоск, подумал Гобоист, отсюда и фамилия. От первого мужа у нее дочь — заканчивает консерваторию, факультет музыковедения, но она боится, что дочь — увы — тоже станет журналистом, поскольку — о, ужас! — уже пишет и пишет, не вылезает из-за компьютера…
Потом она расспрашивала о нем: я о вас уже кое-что знаю, но скорее сторону формальную… И он разлился соловьем; воздал должное своему инструменту, ведь гобой
— С Возрождением все понятно. Но, как ни странно, из наших композиторов один лишь Чайковский уделял гобою столько места. Ну, Мусоргский, ну, Стравинский. Я их люблю до беспамятства, но Чайковский, можно сказать, держал гобой всегда в уме… Сцена письма в «Онегине» начинается с партии гобоя — вы помните? — Он напел. — И почти все симфонии: «Зимние грезы»… И тема любви в «Лебедином»…
Она слушала со странной полуулыбкой, будто он ей напоминал кого-то, быть может, когда-то бывшего ей милым, иногда вставляла
— Боже, кого это принесло? Наверное, соседи, — пробормотал Гобоист и пошел открывать.
Принесло его жену. Потом выяснилось, что сигнал sos подала Птицына: едва увидев Гобоиста и Елену, стала названивать Анне на сотовый… Анна оттолкнула мужа, вбежала в гостиную и принялась орать, как продавщица:
— Быстро, б… ь, собирайся и уматывай! Чтоб духу твоего здесь не было! Считаю до трех. — И она даже замахнулась на Елену сумкой.
Гобоист облился потом и в ужасе прикрыл глаза. Он отказывался понимать, что это злобное, грубое чудовище — женщина, с которой он прожил полтора десятка лет и его законная жена.
Елена поднялась и негромко сказала:
— Вы не хотите хотя бы поздороваться? Меня зовут Елена.
— Да насрать мне, как тебя зовут! — заорала Анна, исходя пеной. Она готова была броситься в драку.
Елена спокойно обогнула Анну, взяла сумку в прихожей, сняла с вешалки плащ. Положила руку на грудь Гобоисту — тому показалось, что Елена слегка качнулась:
— Не волнуйтесь. Провожать не надо. Позвоните мне, когда… когда уляжется…
Так начался разрыв Гобоиста с женой, растянувшийся, к его несчастью, слишком надолго. Так появилась в его жизни Елена.
Глава шестая
Как он и предполагал, в Москву он приехал только в четверг, но в квартиру попасть не смог — Анна поменяла дверной замок. Гобоист был взбешен. Он не взял с собой телефон — оставил заряжаться; пришлось попроситься к соседке — позвонить жене на работу. Поскольку соседка — пожилая мягкая интеллигентная женщина, но интеллигентность отнюдь не избавляла ее от любопытства — подслушивала в соседней комнате, Гобоист был корректен и краток:
Они встретились в кафе, сидели друг напротив друга. Гобоист смотрел на нее с некоторым недоумением. Так разглядывают привычную картину, писанную маслом, всегда висевшую перед глазами; и вдруг, однажды приблизившись, замечают кракелюры, и плохо прописанный угол, и то, что сверху чуть отошла рама…
Анна сказала:
— Что, раскопал новую бабу, которая слушает твои бредни? Да и нашел бы хоть помоложе… Впрочем, молодая смотреть тебе в рот не будет, молодой-то зачем млеть и изображать восхищение…
— Что? — рассеянно переспросил Гобоист.
Анна что-то еще несла в том же, ставшем привычным для нее, тоне, когда она говорила с мужем, и Гобоист вдруг подумал, что Елене он должен позвонить сегодня же, сейчас же, как только попадет в дом. И занервничал от нетерпения, он ведь должен
— Смотри, брошу я тебя, — сказала Анна.
Гобоист, так и не научившийся отчетливо понимать, что время течет, что люди меняются, что он отнюдь не любим, как некогда, был несколько удивлен. Он даже не совсем понял, о чем она. А когда сообразил, то вскользь подумал, что это был бы и не такой уж плохой выход.
— Почему? — спросил он механически.
— А достал! — был лапидарен ответ.
Произнесено это жаргонное слово было искривившимся ртом, с интонацией уличной девки, и Гобоиста опять поразило, как же его жена вульгарна. Он торопливо подхватил ключи, лежавшие на столике, быстро бросил деньги на стол и, даже не чмокнув Анну в щеку, опрометью потрусил к выходу. Взял такси и поехал в квартиру. Едва вошел — метнулся к телефону, на ходу извлекая книжку. Набрал номер, было занято.
Он стал бродить по квартире, озираясь, как гость. К удивлению Гобоиста, его вещей оставалось здесь не так много.
