рубли,
идите вы все на хуй с вашими советами,
уж, наверное, я знаю, что мне нужно, а что не очень.
Вот это, сказал он, и мешает.
А потом еще сказал — „сам ты эльф“,
почесал заостренным ухом свой затылок и ушел пить морковный сок и перечитывать книгу Экклезиаста.
Я понял его.
Все дело в сопричастии.
Это такое рефлекторное деепричастие, не предусматривающее отстраненности.
Он вообще интересный эльф.
Только горы не очень любит.
Я так думаю.
А кто бы их очень любил, если в горах не отдыхаешь, а разнимаешь сцепившиеся в войне трибы гоблинов и орков?
Вы бы любили?
Вот и он, не очень.
Когда человечество еще не вымерло, его занесло в Страну- Рай.
Страна Рай, была за горами. Сразу за горами.
Просто гор очень много.
Он полюбил эту страну.
Ему там было интересно.
Он даже ночевал пару раз на пляже, под лодками.
Что-то случилось с документами, никак было без них не вернуться.
Не мог же он их бросить и уехать, если была слабая надежда, что они живы? Эльфы своих не бросают.
Много чего он там делал в этой стране.
Когда не было денег, ночевал на пляже, когда были, ел в ресторанах жуков.
А не в ресторанах он ел гусениц.
Покупал бутылку ледяного пива со львом на этикетке,
несколько вкусных гусениц и
, сидя на бордюре, смотрел, как мимо него пробегает страна-Рай.
Пробегает, но остается на месте.
И не было у него начальников, зато были фрукты, товарищи, женщины, вино, мясо, пиво и гусеницы.
А еще комната над баром с проститутками
и хоть залейся дешевого рому в этом же баре.
И можно было сидя на бордюре, смотреть, как убегает, оставаясь на месте, страна-Рай.
А можно было поехать к океану и найти занятие, чтобы хватало на такое же продолжение жизни.
Без достижения высот карьеры и сшибания с ног полудурков.
На жизнь не по черновику.
Там было хорошо.
Он всегда ценил сиюминутное счастья.
Там сиюминутного счастья было на годы.
Такая вот она противоречивая Страна-Рай.
Там он понял, независимо от Германа Вирта, что человечество, которое вымерло — не оценить с точки зрения одной нации.
Он так и сказал мне
: „мир ни разу не гиперборейскицентричен“.
Мне понравилось то, что он сказал.
Это было сообразно и моим мнениям, хотя я и националист.
А когда я спросил — как ему живется теперь, после того как он вернулся будто героический любитель животных, он ответил:
„Другой мир и звиздец. Хотя он и замкнулся. И, если не рассматривать подобные частные случаи, это офигительно интересно“.
Поскромничал.
Вывел неудобства в частный случай.
Прямо ходячая реклама монгольского нашествия.
А еще он сказал:
Если человек хоть однажды не соберется в другой Мир, то жизнь сама возьмет его за шкирку, и выбросит туда несобранного».
Я понял, о каком мире он говорил.
О единственном в который есть еще дорога после того как Мир Замкнулся.
Он говорил о смерти.
Эльфы живут так долго, что успевают основательно собраться в такую дорогу. Поэтому он говорил это для людей.
Чтобы люди тоже были готовы.
А то, что за дорога, если даже сандалии натирают ногу?
И если нету морковного соку, или воды во фляге?
— Дрянь, а не дорога.
Как вечная работа по достижению признанного общественностью настоящего счастья.
Не сиюминутного, а настоящего липкого как реклама правильного образа потребления.
Мы слишком редко смотрим на небо.
Другой мир и звиздец.
Жизнь не по черновику.
Потому что.
Теплая зима это такое холодное лето.
Если бы у меня было чуть меньше воображения,
я написал бы фантастическую книгу,
в ней я рассказал бы как пара-тройка героев,
с сильного перепою основывают новое государство на свободных землях.
Как растет это государство, как хорошо там жить, среди чистой воды ручьев, и зелени нетронутых вековых лесов.
Как убивают тех, кто приходит учить жить, и милуют тех, кто жить учится.
Нет, не про основание государства.
Да… вот про это я и написал бы.
Про то, что герои не всегда именно те герои, но герои есть обязательно.
Про то, как милуют тех, кто учится жить. Я написал бы так:
Есть у меня замок…есть.
И мечи над камином, и горящие факела в сумрачных залах…
И настоящий колдун в полночной башне.
Только он далеко этот замок, там, в гулком ночном небе, там за тучами оно не другое, не ночное, оно
