сияет мириадами звезд и переливается черным кварцем. Оно наполнено жизнью и вечным счастьем недосягаемости.
Там сидят за столом мои друзья и говорят о том, как прекрасно было увидеть белую песчаную полоску земли континента за Океаном…
Я написал бы как беглец спас дурака и как этот дурак понимает, что бесчестье не главное, главное — просто суметь вернуться и правильно умереть. И что даже если ты точно будешь знать, что смысла в этом — только удивиться врагов, ты идешь и удивляешь их. И как он остался перед выбором. И как стал выбором сам.
Я написал бы так:
Туман заполнил лес, и, казалось, человек не идет а плывет в этом тумане словно призрак, но это только казалось, на самом деле, он смертельно устал, настолько, что уже и не шел, а брел едва переставляя ноги, конь его пал еще прошлым утром, и теперь, когда до цели оставалось совсем немного, в воздухе все отчетливей пахло гарью. И когда лес кончился, он увидел, что замка больше нет, темные груды серели в предрассветном мареве, и пахли мертвечиной. Он знал этот запах, слишком часто ему приходилось сталкиваться с ним, так пахли и враги, и друзья, когда смерть примиряла по своему обыкновению всех. Человек не приближаясь к руинам, ушел в заросший терном и ежевикой яр, там, у небольшого ключа бьющего из-под земли он напился, поднося сложенные лодочкой ладони ко рту, и скинув подбитый мехом плащ, тяжело опустился на него. Через некоторое время он уже спал. Впервые за последние трое суток.
Через несколько часов, когда солнце уже стояло в зените, человек поднялся, вынырнув из мира снов, мира, в котором все еще было по-прежнему. И проваливаясь подбитыми железом каблуками сапог в глину, медленно двинулся в низ по тальвегу оврага. Через несколько десятков шагов, он по одному ему ведомым приметам, отвалил дерн со склона, и шагнул показавшуюся под дерном дверь. Отсутствовал недолго, и вышел переобутым в удобные мягкие сапоги, за плечами у него висела вместительная сумка, на поясе появилась сабля в дополнение к кинжалу. Одежда полностью поменялась, да и движения преобразились.
Обреченность ушла от него. Человек вновь обрел смысл. Смысл этот покоился в его заплечной сумке. Он шел жить. И это было справедливо.
Через некоторое время, из распахнутой в склоне оврага двери с уханьем вырвалось пламя, стена заурчала, и съехавший гигантский пласт глины, навсегда похоронил под собой вход. А человек прошел по развалинам замка, восстанавливая картину произошедшего и прощаясь с ушедшими. И когда он скрылся в густом подлеске с восходной стороны, ничто уже не говорило о том, что здесь кто-то был.
И только на развалинах донжона, ветер трепал треугольный красно-синий флажок, прикрепленный к поставленному вертикально обломку пики.
Что бы знали. Еще не все.
Курт Воннегут.
Книга «колыбель для кошки». Я читал ее на посту. Потом она рассыпалась.
Но, я ее почел. Окончил читать в 1984 году. В самый мороз и
больше никогда ее не видел.
Потому, что не отправил домой, вместе с использованной зубной щеткой, и сигаретами «Седеф».
Ведь кому-то это было нужно?
— Да. Мне.
Когда я читаю Воннегута, я словно разговариваю с самим собою, каким я мог бы быть. Если бы не слова, если бы не беготня и не глупые выкрики из зала. Если бы не сила моего хотенья.
Я говорю ему
— Ну почему, почему я никак не могу сделать, что-то великое, что осталось бы людям?
А он отвечает
— Людям вообще мало осталось.
Я говорю ему
— Мне просто надо заставить себя писать, я знаю, что смогу, просто надо писать.
А он говорит мне
— Знаешь, ты просто пиши себе, все, что я писал, я писал себе? и получилось, что и тот другой я были неплохими людьми. А один из нас был еще и неплохим писателем.
А я говорю ему
— А почему все стремятся попасть в избранные и великие, а мало у кого получается?
А он говорит
— Получается у всех. Но мало кто об этом знает.
И я говорю ему — Спасибо, что потратили на меня время…
А он говорит
— Ничего страшного, восемьдесят четыре года не такой уж большой срок.
И уходит, улыбаясь и прикуривая сигарету…
И я говорю ему
— Хорошей тебе Вечности…
Фьють-фьють… говорит птичка.
Курт сейчас на небесах. Сейчас он смотрит на мир и удивляется, как мир похож на Таркингтоновский колледж официально объявленный Таркингтоновским Государственным Исправительным Заведением.
Там он может играть на лютцевых колоколах и быть счастливым чаще? чем дважды в день. И он будет пианистом в джаз-банде. И джаз банд будет срываться, и играть чисто негритянский джаз. Никто не заметит, но он-то будет знать)))
И Всевышний не очень-то увлечен нумерологией. А Конец Времен настанет.
А у нас тут экскременты попали в вентилятор. Очень давно, он помнит когда.
Да, что-то не повезло.
Если кто-то из нас умеет видеть хорошее из окна исправительного заведения Земля, это означает, что мы покорители вселенных.
Может быть, он плохо умеет не шутить, там на небесах?
— Ничего, скажу я, научится. Научится. Потому, что Прогресс носит гораздо более всеобщий характер, чем регресс.
И вообще все теперь будет гораздо лучше, чем было. До самого конца света. Все будет совсем по другому.
Вы только не спрашивайте меня почему, но кто-то там, на небесах хорошо к нам относиться.
В городе были глиняные дома и каменные храмы.
Они стояли спиною к улице и лицом во двор.
И люди были обращены в себя.
А вокруг города были стены, и люди были обращены в город.
А вокруг стен были леса, поля, луга, горы и надо всем этим небо.
И люди были обращены к своей земле.
Это все равно, что книга — внутри обложки границ нету.
Но это не замкнутый мир.
Замкнутый мир, это когда обложка внутри книги. Знаете, как кот Джерри вывернутый наизнанку.
А вот в нормальном мире людей волнуют совсем не вопросы прибыли- убыли, быстроты доставки тела на работу, или погашения кредитов.
В нормальном мире, приходится решать вопросы посложнее.
Например:
Почему голод от питья ослабевает, а жажда от еды — усиливается?
