– Хорошая песня, – сказал он, помолчав.
Потом опер тяжелую голову на кулак, прикрыл глаза и негромко запел таким голосом, от которого у Петьки по спине побежали мурашки:
Пропев эти две строчки, он опять замолчал, и за столом некоторое время стояла тишина. Слышно было только, как смеются танкисты возле своих машин.
– Брат у меня эту песню любил, – наконец заговорил майор. – В степи тут у вас воевал на истребителе… А вот крылья сложил в Будапеште…
Майор помолчал еще немного, потом снова вздохнул, обвел всех взглядом и улыбнулся:
– Да, старшой, интересный у тебя японец…
Он хотел сказать еще что-то, но в этот момент в соседнем танке раздался пронзительный крик:
– Стой, стой! Хорош! Замри! Не толкай дальше!
Баландин вскочил из-за стола и бросился к танку.
– Отставить! – закричал он. – Немедленно прекратить!
Танкисты и техники с длинными шестами в руках замерли на месте. Майор вскочил на броню, продолжая напряженно вытягивать руку в сторону своих подчиненных, которые и без того уже стояли, не шевелясь, рядом с торчавшим из ствола шестом.
– Не двигаться, – на всякий случай еще раз предупредил их Баландин и заглянул в командирский люк.
Петька с бьющимся, как у воробья, сердцем вылетел из-за спины тетки Алены и тоже скакнул на броню.
– Куда?!! – сжав зубы, зашипел майор. – Назад!
Подбежавший старший лейтенант сгреб Петьку в охапку и отскочил с ним подальше в сторону.
– Дурак, что ли! – пробормотал он Петьке на ухо сдавленным голосом. – Чужая ведь техника. Неизвестно, чего там у них…
– Держи его! – крикнул Одинцову майор Баландин. – Отойди с ним подальше! И женщин отсюда уводи!
Затем он снова склонился над люком, но в ту же секунду отпрянул, потому что оттуда вдруг вынырнула перепачканная в смазке голова одного из танкистов.
– Я же говорил, не толкай, – расстроенно сказал тот, не замечая позади себя командира и показывая притихшим товарищам горлышко от разбитой бутылки. – В стволе была. Прямо в этом их солидоле. Подарок от американских рабочих.
Баландин выхватил у него из руки осколок, понюхал его и расплылся в широченной улыбке:
– Виски, мужики. Американская самогонка.
Затем выпрямился во весь рост и закричал в сторону остальных танков:
– Стой! Отставить чистить стволы! Отставить!
* * *
Через полчаса на столе под навесом стояло около десятка бутылок с иностранными этикетками, а личный состав танкового батальона толпился чуть в отдалении, не решаясь нарушить субординацию и в то же время не находя в себе сил разойтись. Один только младший сержант, первым обнаруживший виски, получил разрешение майора приблизиться к странным квадратным бутылкам – и то лишь для того, чтобы стереть с них необыкновенно вонючий американский солидол.
– Да ты не сильно старайся, – говорил Баландин младшему сержанту. – Донышко-то зачем трешь?
– А пятна на столе останутся, товарищ майор? Нам еще здесь пищу принимать неизвестно сколько времени. Вонять будет.
– Хорош, я тебе сказал. Горлышки протри – и нормально.
Баландин посмотрел в сторону своих танкистов и развел руками:
– Ну, чего уставились? Самогона не видели?
– Если бы самогона, – протянул один из механиков. – А это ж американский продукт, товарищ майор. Европа!
– Сам ты Европа, – махнул на него рукой Баландин. – В Германии, что ли, этих американцев не насмотрелся?
– Так, американцы-то – это одно, а самогон ихний – это уже совсем другое… Может, разрешите на пробу грамм хотя бы по пятьдесят? А, товарищ майор? А то воюешь-воюешь, а виски этого ихнего так и не попробуешь. Все только спирт да спирт. Срамота одна. Ну что мы, скоты, что ли, какие-нибудь?
Баландин, который хотел заныкать редкий продукт до лучших времен и для подарков знакомым связисткам в штабе дивизии, оглядел ждущих его решения танкистов, прищурился, подмигнул Петьке и со смехом сказал:
– Ладно. Но только по пятьдесят. И уберите говно из башен.
Петькина мамка к этому времени уже освоилась среди военных. Переполох вокруг танка и начавшееся после него веселье развлекли ее, и она уже с любопытством посматривала по сторонам. Заговорить с кем- нибудь она, конечно, еще не решалась, но про темную полосу у себя на шее почти забыла. Время от времени она даже убирала левую руку со своего горла, и тогда вдвоем с Петькой они становились весьма странной парой – словно кто-то повязал им на шею по черной ленточке. Только у Петьки на его бесконечно счастливом лице были еще две большие ссадины и синяк.
Белое платье, которое за ночь сварганила для нее тетка Наталья, сначала стесняло Петькину мамку. Ей казалось, что белое – это слишком. В белом она не ходила даже в те времена, когда учительница Анна Николаевна ласково смотрела на нее из-за своего стола и говорила: «А сейчас Нюра Чижова почитает нам стихотворение». Однако теперь, когда все неожиданно сгрудились кучей вокруг стола и начали выяснять – кто пьет, кто не пьет и кто вместо кого выпьет два раза, она вдруг заметила, с каким интересом посматривают на нее танкисты, и поняла, что Петька был прав и что художник Самохвалов не зря нарядил в белое своих физкультурниц.
– А вас, извините, как зовут? – спросил ее майор Баландин. – А то ваш пацан ведь нам ничего не сказал… И почему вы это… Ходите босиком?
Лицо и вообще весь череп у него при этом то ли от виски, то ли от смущения слегка порозовел.
– Я? – смутилась она вслед за ним и немедленно прикрыла левой ладонью горло. – Меня Чижова Нюра зовут.
– Тоже, глядь, как японцы! – захохотала тетка Алена. – Имя задом наперед говорит. Сидела бы дома, клуша, со своим выблядком.
Петька быстро посмотрел на стол в поисках чего-нибудь, что можно было швырнуть ей в рожу, но тут вмешался старший лейтенант Одинцов.
– А платье у вас такое откуда? Довоенное?
Он, в общем-то, не хотел ни о чем спрашивать Петькину мамку, а если даже и хотел, то совсем не об этом, но ему вдруг стало так стыдно за приведенную им тетку Алену, что он задал первый вопрос, который пришел ему в голову.
– Платье? – растерянно переспросила она. – Это Михайлова тетка Наталья пошила…
– Очень красивое, – неестественным голосом сказал Одинцов и посмотрел на тетку Алену.
Увидев, какими глазами смотрит на нее старший лейтенант, та не то чтобы вся обомлела – она просто готова была разорвать эту Нюру Чижову на мелкие кусочки.
«Да как же так? – думала она. – Что же это такое?»
Нюрка была для нее до такой степени не человек, что ей вообще было непонятно, кому она здесь нужна. А теперь выходило, что эту висельницу замызганную поставили не только вровень с нею, но даже выше ее. И главное – кто? Офицеры! В то время как сама она за всю войну никому старше по званию, чем ефрейтор, дать не смогла. И рожи у этих кобелей во время разговора с ней ни разу от смущения не покраснели. Сохраняли устойчивый естественный цвет.
Нет, надо было срочно что-то предпринимать.
– А у меня зато сегодня день рождения, – с вызовом сказала тетка Алена, как будто этот только что придуманный ею факт мог отменить роскошное белое платье, белые носки и белые туфли, которые Петькина мамка держала теперь в правой руке, опасаясь пропажи взятого в долг имущества.
