– Кого выставишь, Лофт? – спросил конунг. – Не лучше ли мне с этим гордецом мечами позвенеть, а? Он же ровню себе требует!
– Ну давай... – пожал плечами бог. – Сдюжишь?
Торир окинул Локи чуть презрительным взглядом и сбросил плащ.
– Сейчас поглядим... Ещё не с такими клинки скрещивали!
Роста противники были почти одинакового, но Аудагос был помоложе и погибче вадхеймского конунга, да и меч его превосходил клинок Торира почти на ладонь. Торир, однако же, не сомневался в своей победе, благо за двадцать пять лет, что он провёл на корабле и в походах, никто не смог превзойти его на поединке. Равные были, но тот, кто взял бы над ним верх, ещё ни разу не встретился.
Валл и норманн отошли ближе к посёлку, и тогда Аудагос что-то пронзительно крикнул своим. Ворота вновь отворились, и чуть погодя к поединщикам вышли четверо – трое воинов и седобородый лысый старец в белой хламиде, перехваченной кованым золотым поясом.
– Они будут наблюдать за честностью боя со стороны Аудагоса, – пояснил Лофт монаху и остальным. – Видите старикана? Это их колдун и жрец – друи. Он-то и рассмотрел, что я – воплощённый дух...
– Колдун?! – переполошился монах. – А вдруг он... он... сделает что-нибудь скверное?
– При мне? – усмехнулся Локи. – Пусть попробует. И потом, не очень-то я верю в Силу его волшбы. Он же смертный...
– Твою-то сущность распознать силы хватило! – буркнул отец Целестин, но тут Гуннар дёрнул его за рукав, бросив коротко:
– Начинают!
Монах, ещё раз прокляв варварские обычаи, уставился на две коренастые фигуры на поле, надеясь, что Локи сдержит обещание и кровь не прольётся.
Противники осторожно кружили друг возле друга, и никто пока не решался на первый выпад, стараясь занять удобную позицию. Пускай солнце светит неярко да и вечер уж подходит, но лучше стоять спиной к светилу. Аудагос хорохорился, поигрывая мечом и подбадривая себя короткими вскрикиваниями, Торир же был спокоен, стоя на полусогнутых ногах, и только глаза его посверкивали сердито из-под бровей. Первый удар валла – стремительный и сильный – клинок конунга свёл на нет, отведя в сторону и вниз, и сразу же лезвие меча Торира сверкнуло в каком-то волоске от плеча Аудагоса, но задеть его не смогло – валл вовремя отклонился. Потом последовала череда коротких ударов железа о железо, но ни рикс, ни конунг не смогли пробить оборону противника и лишь ещё больше раззадорились. Бились на одних мечах, без щитов, и потому Торир взялся за рукоять клинка двумя руками, чтобы усилить мощь удара, в то время как Аудагос всё время держал левую руку у пояса, возле кинжала. Наконец, конунг отбил очередной выпад валла, и округлое оконечье его клинка скользнуло по правому предплечью Аудагоса, распоров кожу и ударив в золотой браслет в виде змеи на запястье. Рана ничуть не умерила пыл его соперника, и когда Аудагос со свирепым кличем повёл клинок снизу и попытался ударить в живот или по бедру, Торир чуть сдвинулся вправо, меч валла поразил пустоту, а левой кистью конунг перехватил руку Аудагоса за раненое запястье, невидимым глазу движением вывернул его так, что изукрашенный меч выпал из ладони военного вождя, и, ударив Аудагоса плашмя клинком по ребрам слева, завалил его на землю, приставив меч к груди.
– Моя победа! – с шумом выдохнув, проговорил Торир. – Я не буду тебя убивать. Вставай!
Конунг протянул руку лежавшему у его ног Аудагосу и помог подняться. Только сейчас он заметил, что подбадривающие крики со стен крепости стихли, а седобородый друи смотрит на него так, словно перед ним кровный враг. Да и трое воинов-валлов выглядели обескураженно. Надо думать, Аудагос считался непобедимым бойцом.
– Ну слава Господу и Деве Марии! – прокричал бывший вне себя от радости отец Целестин, подбегая к Ториру. – Ловко ты его!
Монах забыл, что военный вождь понимает норманнский, и, лишь получив от Аудагоса взгляд, которым можно было бы убить на месте, утихомирился. Торир повернулся к риксу и, поклонившись, сказал:
– Ты хороший боец. Не держи на меня обиды. Боги решили отдать победу мне, и не нам оспаривать их решение.
Стоявший чуть позади Локи после этих слов едва сдержал ухмылку.
Валл, ещё раз осмотрев путников, вдруг улыбнулся.
– Ну что ж, – сказал он, зажимая ладонью глубокий порез на правой руке, – теперь я должен выполнить своё обещание. Сегодня вы – мои гости. Идёмте в мой дом, только я бы просил оставить вашего дракона здесь, за оградой. Его нельзя пускать в город. Если он голоден, то мы забьём для него овцу... И гостями вы будете только до завтрашнего дня. Люди завтра уходят из Лугдунума, и мы не сможем предоставить вам кров...
– Куда вы уходите? Почему? – подал голос сразу насторожившийся Локи.
– В Лес Идалир, под защиту богов, – ответил Аудагос. – Пойдёмте в поселение, там мы сможем поговорить...
«А вдруг ловушка? – испуганно подумал монах. – Заманят и перебьют, чего доброго! Как-никак мы ему смертельную обиду нанесли! Каково военному вождю племени валяться у ног какого-то неизвестного пришельца?»
Видать, Лофт знал, что говорил, называя валлов людьми честными и неплохими, и, разумеется, Аудагос держал своё слово. Едва распахнулись врата Лугдунума и предводительствуемые Локи вадхеймцы вошли за стену, как их окружила толпа людей, но никто из зеномов не позволил себе даже зло посмотреть на неизвестных, не говоря уже о каких-либо враждебных действиях. Во взглядах были настороженность, любопытство, но только не ненависть или вражда.
Сразу за тыном было довольно широкое пространство, свободное от строений, и, пока отец Целестин чинно шествовал вслед за Лофтом и военным вождём, который вёл отряд к тесной группе высоких, крытых дранкой и соломой домов, он сумел подметить, что меж стеной и жилыми постройками находится множество телег и колесниц, а кроме того, десятки домашних животных, пригнанных в городище с пастбищ. Несомненно, зеномы собирались покинуть свой посёлок, как и говорил Аудагос. Если бы отряд пришёл к крепости через несколько дней, то никого бы здесь уже не застал.
Двигаясь по живому коридору (ибо людей к воротам сошлось множество – не меньше трёх, а то и пяти сотен), монах уловил, что жители Мира Третьего не так уж и отличаются от тех сынов Божьих, что населяют Мидгард. Пусть одежда и украшения с оружием немного необычны, но люди везде люди, и валлы вовсе не являются исключением. Мужчины и женщины были невысоки ростом, так что высокий и дородный монах выделялся в толпе и, оглядывая окружающих, невольно думал о том, что Один рядом с валлами казался бы просто гигантом. Мужчины зеномов очень походили на европейцев – такой же светлый цвет кожи, волосы то тёмные, то русые и назад зачёсаны, а у некоторых и в косицы заплетены. Многие носили яркую одежду, скорее всего шерстяную, и у отца Целестина рябило в глазах от пёстрых, иногда расшитых цветными нитями одеяний. Его удивило то обстоятельство, что в толпе было много вооружённых мечами и луками женщин, а некоторые даже носили простенькие доспехи в виде курток с нашитыми стальными пластинами. Гуннар, у которого при виде сих валькирий загорелись глаза, словно нарочно пихал локтем в бок целомудренного монаха, то и дело шепча ему на ухо свои заключения о физических достоинствах и недостатках валлийских дев. Отец Целестин, слушая его реплики, начал представлять, какое впечатление могли произвести на христианского святого самые разнузданные и непристойные римские оргии, и едва хотел посоветовать германцу заткнуться, как вдруг его взгляд остановился на доме, к которому подходили Лофт и Аудагос, и вместе с ним едва не остановилось сердце.
– Все святые... – простонал отец Целестин, хватаясь за рукав Гуннара. – Я так и знал, что проклятый Лофт тащит нас сюда на погибель!
Благоприятное впечатление от зеномов рассеялось бесследно, и сейчас монах с большим удовольствием очутился бы в компании самых диких хримтурсов. Хорош был дом военного вождя: на каменном четырёхугольном фундаменте стояли стены из кругляка, скреплённые проржавевшими железными скобами, двускатная соломенная крыша, деревянный всход, ведущий к двери... А косяк, брёвна над притвором и часть стены живописно украшены дюжиной человеческих голов. Часть их была изглодана временем, и остались лишь белые оскаленные черепа; но четыре головы явно были отъяты от тел совсем недавно, и птицы ещё не успели расклевать серую кожу и мутные глаза. Запах тления явственно ощущался за десяток шагов.
