– Только вот я понимал, когда мы подписывали контракт, что если бы на ее месте была другая девчонка, я защищал бы ее только в интересах Гвидо и нашего общего дела… А поскольку Белкой стала моя Лера… Конфликт! Я чувствовал, что если вдруг сложится ситуация и… придется защищать ее от Гвидо, то между чувством и долгом я не смогу выбрать долг.
– А при чем тут Слава?
– Гвидо долго убеждал меня, что Слава губит Леру. Образ жизни, наркотики, разрушительное мировоззрение. Мне и самому не нравился этот самовлюбленный самец! Я начал замечать перемены в ней. Не к лучшему. А в последние недели Гвидо убедительно доказывал мне, что этот Слава одержим суицидом, планирует громкое самоубийство в духе писателя Мисимы и втягивает в это мою девочку… Я не имел права ждать.
– А как вы… сделали?
– Проще простого. Я уже говорил, что могу с места прыгать выше, чем на два метра, могу без помощи и страховки взобраться по гладкой стене на любую высоту, я многое умею. Так что сбросить его с балкона было для меня парой пустяков. Гораздо проще, чем несколько часов ждать на крыше, пока он выйдет. В принципе я мог убить его голыми руками в любом месте в любое время. Я всегда был рядом. Такая у меня работа.
– А Гвидо? Зачем же нужно было убивать Гвидо?
– Тут все еще проще. Я говорил, что Гвидо, как и его предки, в нашем деле был главным управляющим проекта. Естественно, он привык все полностью контролировать и принимать единоличные решения. Но в этот раз Белкой была моя племянница… Иногда у нас с ним возникали разногласия… правда, по мелким вопросам. Непринципиальным… Я чувствовал, что его тяготит необходимость советоваться со мной и даже согласовывать некоторые моменты. Как прирожденный самодержец, он воспользовался ситуацией со Славой и начал шантажировать меня, чтобы полностью избавить Леру от моего влияния… Мои опасения подтвердились, при выборе между чувством и долгом я выбрал чувство. – Он смотрит на часы и снимает со спинки стула заплечный рюкзак. – Кстати, я кое-что брал у тебя… возвращаю, – он протягивает мне Лейлу, – извини за физические неудобства, ты оказался умнее, чем я думал. Теперь ты все знаешь. А мне пора.
С этими словами он встает, перебрасывает рюкзак через плечо и, не глядя на меня, быстрым шагом выходит из кафе.
– Стойте! Куда вы?! А как же Белка?! Ее же осудят! Помогите! Милиция!
Я бросаюсь за ним, по пути размахивая руками, чтобы привлечь внимание. Он ускоряет шаг, переходит на бег. Пара сонных милиционеров присоединяется к погоне.
– Это убийца! Его нужно задержать! – я даже не понимаю, за кем они гонятся, – за ним или за мной?
Конечно, он все рассчитал. Когда мы, запыхавшись, выскочили на перрон, то увидели вдалеке хвост набирающего скорость поезда. За поездом по шпалам бежал Белкин дядя. Несколько секунд, и он вцепился в поручни последнего вагона. Вильнув хвостом, поезд скрылся за поворотом. А мне даже нечего было сказать милиционерам…
Вернувшись домой, я обнаружил, что дядя все-таки не врал. Ему действительно дорога его племянница. На хард-диске Лейлы был записан видеофайл с признанием. Антон Афонович объяснял все спокойно и подробно. Так же, как и мне, час назад на вокзале. Он рассказал, как убил Славу и как убил Гвидо. Только ответа на вопрос «почему» он не дал. И еще в конце, пристально глядя в объектив, пообещал, что никто и никогда его не поймает, потому что он должен найти себе сына, наследника, чтобы продолжить род Стражей Белки…
А спустя полчаса после просмотра видеофайла, я выяснил, что Белка – вовсе не Белка. То есть та Белка, с которой позавчера мы любили друг друга в этой квартире, которую я здесь фотографировал и целовал, – совсем не тот человек, в которого я влюбился два года назад. Совсем не тот…
ГЛАВА 16
БЕЛКА
Согласна… Это уже не человек. Параноид-андроид. Остервеневшая маньячка! Трясущийся мешок костей с одним-единственным желанием, которое заслонило собой небо, превратилось в навязчивую манию, а значит, из разряда намерений выпало в осадок неосуществимых фантомов… Зачем я храню эту фоту? Давай порвем! Вот. Выброси в урну…
Паранойя! Слово, которое объясняет все! У тебя была когда-нибудь настоящая паранойя? Не помнишь? Счастливый… А в Москве это – самое актуальное словечко. Щедрый бонус нервозного мегаполиса. Я перестала есть и разговаривать. Я бросалась на людей, готовая их покусать. Я падала в обмороки и вызывала подозрения в наркомании. Я даже туалет посещала раз в три дня… Бр-р-р! Меня и сейчас трясет, когда вспоминаю эти месяцы! Начинала прекрасной сукой, а превратилась в банальную стерву.
Ведь мы с Никитосом все делали правильно! Я уже почти касалась своей птицы-удачи! Почти… И вдруг – р-раз! – все развернулось на сто восемьдесят градусов! Я распинала себя на каждом желтом газетном листке, я отказалась от своей личности, наверное, так поступают проститутки, – продают тело, стараясь думать о нем в эти моменты, как о чужом. Но…вопреки всему я становилась дико популярной! Каждый скандал с моим участием вызывал обвал телефонных звонков в офис Гвидо. Меня начинали хотеть все, и с каждой неделей – дороже и дороже! Теннесисты, нефтяники, металлурги и даже ветеринары предлагали Гвидо непомерные деньжища, чтобы я не только выступила у них, но и записала про них песню. Прикинь?
Гвидо лишь алчно потирал ручонки. Думаю, он догадывался о моем… о причинах моей необычной манеры поведения. Но когда эти взбрыки рассыпались золотым дождем в его карманы… О-о-о! В эти месяцы он был счастлив. Знаешь, сейчас, когда все – позади, я даже рада, что он был тогда счастлив. Правда. Он заслужил. Он много сделал для меня… И он делал это честно. Ну, а я… я была нечестной и несчастной.
Кстати, ты даже не подозревал, что в те дни соперничаешь с могучей Россией. Вся страна хотела меня, а я – тебя. Поздравляю! Ты сделал одну шестую!
Я больше не говорила: «Я пою», а говорила: «Я работаю»! Вот сегодня работаю заказник в Кемерово, завтра отработаю два концерта в Е-бурге, послезавтра – работа, и после – работа, работа…
Когда я прилетела работать на фестиваль каких-то нацпроектов в Новосибирск, я напоминала волчицу, которая попала в капкан и уже готова отгрызть себе лапу.
Полчаса покривлялась на сцене местного Дворца спорта перед жирными чиновниками, делающими вид, что их волнует повышение рождаемости, и одиноко устроилась в тесной гримерке, отмывать с лица штукатурку. Когда привела себя в порядок, открыла дверь и, как всегда, обнаружила перед ней стайку девчонок-фанаток. Они во всех городах умудряются прорваться за сцену и счастливы доложить тебе, что живут одной лишь твоей особой. К ним привыкаешь, со временем запоминаешь их имена и даже начинаешь думать о них, как о членах семьи. Я уже в четвертый раз работала в Новосибирске, и лица девчонок перед дверью были мне знакомы. Вымучила улыбку, помахала им рукой, бросила: «Привет!», расписалась на нескольких постерах и вежливо собралась отделаться от знаков внимания. Вдруг заводила в этой компании, кажется, ее зовут Яна, вышла вперед и звонко, как на пионерском утреннике, объявила:
– Белка! У нас для тебя сюрприз!
Я устало изобразила любопытство, они захихикали, расступились, и я чуть не грохнулась в обморок, потому что увидела… себя.
Посмотри-ка! Вот она через месяц после той исторической встречи. Всмотрись и найди десять отличий! Хотя бы – пять! Не старайся… Даже двух не найдешь. Вылитая я! Только без фобий, фрустраций, паранойи, стервозности и любви к тебе…
В тот момент, в Новосибирске, меня будто клеем облили, я замерла и не могла пальцем шевельнуть. Каково это, нос к носу столкнуться с самой собой, может, чуть моложе, но не по возрасту, а по экологии и жизненному опыту.
Фанатки, довольные произведенным эффектом, радостно щебетали:
– Ее Мила зовут… Познакомьтесь!
