– Я, короче, знаю этого очкастого с бородой, – сказал Лёнчик про Костёрыча, совочком нагребая в огне угли. – Он учитель какой-то. У нас в учаге был один дрищ, ездил с ним по разным деревням…
– Хочу в Нижнее-Задолгое… – вдруг промычал пьяный Щёкин.
– Он в учагу притащил показать медный крест – в деревне ему какая-то старуха подарила, – продолжил Лёнчик, ссыпая угли в железный ящик мангала. – Я, короче, этот крест взял и чёрту одному за полтинник продал… Сонька, насаживай мясо на шампуры.
Возле Сони, оказывается, уже стояла кастрюля с кусками замаринованного мяса.
Щёкин откачнулся от Сони и строго посмотрел на неё.
– В-вы знакомы? – с благородным белогвардейским вызовом спросил он.
– Кто в Ковязине не знает всех? – закуривая, буркнул Моржов.
За жилым корпусом мягко заурчал двигатель машины. В дальней темноте вдруг вспыхнула озарённая фарами железная арка ворот «Троельги» – словно реклама в ночи Лас-Вегаса.
– Мы… – растерянно и виновато пробормотала Соня. – Он… Лёнька с подружкой моей как бы ходит… Ну, из дома моего…
– Ага, – заржал над мангалом Лёнчик. – Ходит. Входит и выходит.
– Ты, салага, молчи давай, – одёрнула его Розка.
– Тварищ мильцанер! – противным пьяным голосом склочника обратился Щёкин к Сергачу. – Призовите молодёжь к порядку!…
– Я не в милиции, я в ДПС, – засмеялся Сергач, делая брови домиком.
– ДПС? – вскинулся Щёкин. – Это что за студия?… Дорожно-половой сервис? Или добровольно- принудительный секс?
– Щ-щёкин!… – свистящим шёпотом грозно сказала Розка. – Больше выпить не получишь!
Сергач засмеялся ещё слаще, а бровки его поднялись вообще стоймя. Однако во взгляде Сергача мелькнул испуг.
– На – и помалкивай. – Сергач протянул Щёкину банку пива.
– От нашего столика вашему столику, – добавила Розка.
– Плевал я на оба столика, – тотчас ответил Щёкин.
Моржов ждал возвращения Милены, а Милены всё не было. Моржов подумал, встал и пошагал обратно в лагерь.
В темноте длинная белая тонированная «Волга» Сергача напоминала череп коня Вещего Олега. Милена шла к Моржову со стороны кустов, за которыми укрывался лагерный туалет.
– Милена, вы вернётесь к костру? – поинтересовался Моржов.
Милена остановилась, зябко обняв себя за плечи.
– Н-нет, наверное, – неуверенно сказала она. – Пойду спать.
– Вам не нравится компания? – напрямик спросил Моржов.
– Поздно уже, – дипломатично ответила Милена. Моржов виновато улыбнулся и слегка наклонил голову набок:
– Милена, а если я попрошу вас вернуться и составлю вам компанию?
Милена понимающе усмехнулась.
– Вам очень хочется, чтобы я вернулась?
– Разумеется, – подтвердил Моржов.
– Только для вас! – Милена снисходительно посмотрела на Моржова, повернулась и пошла по тропинке на берег.
Моржов пошагал сзади, на ходу стаскивая с себя куртку. Милена даже со спины имела вид человека, уступившего просьбам весьма неохотно. Моржов догнал Милену и накинул куртку ей на плечи, словно бы хотел занавесить тему этой уступки. А может быть, чужая мужская куртка на Милене была чем-то вроде флага победителя, что водружается над покорённой вершиной. Теперь моржовский флаг сменил увезённый манжетовский.
Розка не обратила внимания на возвращение Милены под эгидой Моржова. Розка была поглощена Сергачом.
– Сергачёв, убери ботинки от огня! – говорила она. – Покоробятся же!… Выдали – так береги! У меня не разгуляешься! Я тебя научу в одиночку строем ходить!
Но Сергач не слышал Розку – беседовал со Щёкиным.
– Плесни-ка мне ещё этой дивной космической жидкости! – говорил Сергачу Щёкин, подсовывая железную кружку.
Моржов сразу понял, что Сергач выяснял у Щёкина, что за человек Манжетов, то есть какого клиента ему бог послал. Выгодный ли, опасный ли?… Моржов усадил Милену на брёвнышко и сам сел рядом. Милена не догадывалась, о ком говорят Сергач и Щёкин, да и не вслушивалась в разговор. А Моржов насторожился, чтобы имя Манжетова не прозвучало – иначе Милена уйдёт.
– Да он тем же, чем и ты, занимается, – говорил Щёкин.
– Да ну? – не верил Сергач и для Розки повторял: – Он, что ли, тоже в батальоне ДПС? Не гони!
– Ой, только без утрирования! – сморщился Щёкин, быстро наливаясь вальяжностью. – Я имею в виду то, что вы оба принадлежите к одному социальному классу. У меня про это есть своя теория – верная. Я – человек с самодельным интеллектом! Требую двухтомника!… А старая классификация морально исчерпалась. Сейчас общественные классы определяются вовсе не отношением к средствам производства. Забей на них!…
Сергач ржал, призывно оглядываясь на Розку и на Моржова. Ему, видимо, казалось, что всем нужно прикалываться над щёкинским куражом. Хотя Щёкин ничего смешного не говорил.
– Сейчас общественные классы определяются отношением к денежным потокам, – развивал мысль Щёкин, не обращая внимания на ужимки Сергача. – Представители самого деятельного класса создают эти потоки. Это – гниды-олигархи. Я не олигарх, нет! Ты – тоже. Ты принадлежишь ко второму классу – классу тех, кто этими потоками рулит. Обычно, руля, строят плотины, чтобы потоки текли в общественно- необходимом направлении. В зависимости от способностей такие рулевые попутно выкапывают канавки и для себя, отводя часть потока в свой прудик. Так делаешь и ты, и он. – Щёкин имел в виду Манжетова. – А я – третий класс. Я пользуюсь милостыней. Со своими одноклассниками я сижу на вершинах окрестных красивых холмов, часто вижу сны и жду, пока мне принесут в чайной ложке. Или не принесут вовсе. Вот такой расклад общественных классов, понял? Я марксист!
Моржов смотрел на вдохновенного Щёкина, на молчаливую Сонечку рядом со Щёкиным и понимал, что Щёкин витийствует для неё. Зря. Ни хрена Сонечка не оценит. Её надо сытно кормить и сладко поить – это она поймёт. Или же петь ей про её изящество и кожгалантерею, как делали Помогай в гипермаркете «Анкор», – это она тоже поймёт. А про новую теорию классов – нет, не поймёт. Это всё равно что устраивать лазерное шоу для русской печки.
И вообще, подумал Моржов, кто распушается и топорщит цветные перья, тот ставит себя не в разряд выбирающих, а в разряд выбираемых. Щёкин залез не в тот автобус. Перед Сонечкой нечего выпендриваться; надо просто брать её за булку, и всё. Ничего Щёкину не светит, если никто не сорвёт Сонечку для него как грушу с ветки и не принесёт Щёкину прямо в рот, не спрашивая Сонечкиного мнения. Сонечка – смерть феминизму. И что-то больно подозрительно Лёнчик приплясывает у мангала, подмигивая Сонечке… Надо проследить, чтобы этот пидросток в темноте не уволок девчонку в кусты, иначе Щёкину придётся вносить правку в свои мемуары.
– Вы, Борис, хотя бы вина мне предложите, – негромко напомнила о себе Милена.
Моржов спохватился, полез через костёр под ноги к Сергачу и забрал бутылку. Налил Милене в пластиковый стаканчик.
– Мне одной пить? – Милена требовательно посмотрела на Моржова.
Моржов быстро подумал, что кодировку себе он уже сорвал. Тогда и хрен с ней. Главное – вовремя лечь в постельку, чтобы не упиться. А Щёкин уже почти готов, следовательно, он не будет полночи приставать к Моржову с предложением устроить на общей алкогольной орбите стыковку «Союза» и «Аполлона». Моржов налил вина и себе.
Он многозначительно прикоснулся краешком своего стаканчика к стаканчику Милены и выпил вино залпом. Залпом не по-гусарски лихо, а с оттенком отчаяния и обречённости. С Миленой надо было именно
