точнее, всё удивляло именно потому, что здесь всё было так же, как и везде. Впечатление «маленькой Европы» оказалось обманчивым. «Европа» чудилась лишь издалека – с Семиколоколенной горы, которая громоздилась за острыми крышами коттеджей. Там, на Семиколоколенной, сгрудились постройки, словно хотели с вершины разглядеть Пикет. А разглядывать-то было и нечего.
Многие особняки стояли недостроенными. Или были достроены, но почему-то оставались нежилыми, с тёмными и грязными окнами в белых рамах. Чистенькими и красивенькими особняки выглядели просто потому, что были новыми. Вблизи даже их архитектура не производила впечатления дворцовости: так, нелепые и причудливое объёмы – или фигурные бастионы, или же тяжёлые кровли на стеклянных плоскостях и тонких подпорках, не столько воздушные на вид, сколько хрупкие и ломкие.
И улицы Пикета оказались без асфальта, и трава под заборами набирала силу, чтобы вскоре превратиться в обычный бурьян. В кюветах привычно сверкали мятые пивные банки; в чертополохе, как субмарина, мелькнула бесхозная труба; разве что ржавая бочка не валялась где попало вольготно и барственно, а была культурно приставлена к кирпичному столбику оградки. На перекрёстке обнаружилась глубокая яма. Вокруг неё хороводом стояли пятеро небритых рабочих в оранжевых жилетах и смотрели куда-то вглубь. В яме что-то делал и гневно орал бригадир. Из каких-то попутных ворот на Моржова бесцеремонно попёрло огромное и грязное гузно бетономешалки.
Стелла завернула во двор. Моржов тоже завернул и поспешно вильнул в сторону, чтобы не врезаться Стелле в бампер. Стелла вышла из машины, сощурившись, огляделась и, махнув Моржову рукой, пошагала к стеклянному крылечку двухэтажных хором с кристалловидной башенкой. Моржов, подумав, положил велосипед на землю и пошёл за Стеллой, озираясь. Двор был захламлен упаковками кирпича и какими-то огромными рулонами, укрытыми полиэтиленом. Поодаль зиял недостроенный гараж – словно пустая скорлупа. Рядом с гаражом пожилой темнолицый азиат вяло разбрасывал лопатой кучу гравия. За работой азиата наблюдал высокий мужчина в костюме. Моржов и со спины узнал Сочникова.
В жизни Моржова и Стеллы Сочников появился как-то незаметно. Он уже тогда (по тогдашним, разумеется, меркам) был богат – имел подвал «Секонд-хэнд» с аншлагом «Эксклюзивные поставки из Европы!». Сочников ездил на иномарке – немного побитой кем-то ещё до него, но теперь его собственной. Он безуспешно ухаживал за Стеллой, дарил ей цветы и звал в ресторан, дежурил у педтехникума, чтобы подвезти домой. Стела рассказывала об этом Моржову легко, и оба они покатывались над нелепым Сочниковым. Сочников не казался чем-то серьёзным, тем более с его перекошенной походкой, будто он плечом вперёд протискивается в битком набитом автобусе. Но Сочников таки протиснулся.
Он сделал Стелле предложение, и Стелла его играючи приняла. Моржову и Стелле это казалось необыкновенно смешно – великолепная Стелла станет женой перекошенного Сочникова!… Умора! Лёжа под Моржовым с руками, закинутыми за голову, Стелла мечтательно рассказывала Моржову, как они будут любовниками при богатом муже и как она будет бешено изменять мужу с Моржовым в залитых дождями подворотнях. Тогда Моржов учуял реминисценции из Булгакова, но роль Мастера при Маргарите весьма тешила его самолюбие. К тому же где-то вдали по-прежнему маячил Воланд, мчавшийся явиться и всё дать.
В общем, Стелла вышла замуж за Сочникова.
Гостиная в доме Стеллы была просторная и современная, но какая-то вся напоказ, излишне правильная, как в мебельном салоне.
– Там у меня гимнастический зал, – кивая через плечо, сказала Стелла, доставая из бара бутылку вина. – А там – моя половина. Наверху – половина мужа.
– Звучит как рассказ о расчленёнке, – заметил Моржов.
– Садись на диван, – приказала Стелла и ногой подтолкнула к диванчику столик на колесиках.
Моржов уселся в угол низенького дивана и погрузился в диван, как в мыльную пену. Ассоциация с ванной сразу наводила на мысли о наготе и сексе. Стелла разлила вино по фужерам, протянула один фужер Моржову и села на пол на ковёр, привалившись к дивану боком. Лёжа в диване с задранными коленями и с фужером в ладони, Моржов почувствовал себя как в гинекологическом кресле со всеми удобствами. Похоже,
Стелла решила его препарировать. Моржов отпил вина, подождал, пока в пищеводе потеплеет, и между своих коленей посмотрел на Стеллу. В таком обрамлении Стелла начала раскаляться и таять. Вместо неё на полу у ног Моржова уже сидела алая пантера.
– И какое же у тебя ко мне дело? – Стелла провела первый надрез, словно пантера попробовала коготь на остроту.
– Мне нужны сертификаты на школьников, – сказал Моржов, ощущая, насколько его проблемы смешны и неуместны здесь, на миллионерском Пикете. – Ты можешь дать их мне? Перед сентябрём я отдам.
– Могу, – согласилась пантера, по-кошачьи выпуская мышку из когтей, чтобы поиграть. – А тебе зачем?
Моржов вкратце объяснил.
– Врёшь, – сладострастно признала Стелла.
– Вру, – согласился Моржов.
Стелла ещё плеснула себе вина и мечтательно поглядела в окно на синее небо.
– Сейчас я буду догадываться, – предупредила она. – Там, в загородном лагере, ты наметил себе в жертву женщину. Лагерь грозят закрыть. Тебе нужно добыть сертификаты, чтобы лагерь не закрывали и ты продолжил охоту. Так?
– Я ни в чём не сознавался, – отпёрся Моржов. Стелла засмеялась, глядя на Моржова с интересом и даже с аппетитом. Моржов впервые увидел, как на мерцоиде горит и плавится одежда – словно бы Стелла пылала в невидимом огне.
– Ты ведь теперь с деньгами, – продолжила Стелла. – Но покупать тебе скучно. Невкусно. Хочется по-настоящему, да? Нужны гладиаторы, верно?
Гладиаторы – это было как-то уж чересчур цинично и откровенно. Как в порнухе. «Дешёвое порно», – подумал Моржов.
– Неверно, – сказал Моржов. – Нужны сертификаты. Мёртвые души. Не путай романтизм с критическим реализмом.
Эти два направления в жизни Моржова впервые столкнулись наутро после свадьбы Стеллы. В свадебную ночь Стелла, Моржов и Сочников втроём напились в детском садике Моржова, тем самым оставив молодожёна без сладкого. С началом нового дня супруги Сочниковы сели в поезд и уехали в Москву и далее на Кипр, а Моржов уснул под детскими кроватками и далее за дебош был выперт с работы. И тогда он начал прозревать.
Получалось, что он со Стеллой вместе играл в эту игру, но когда наступил момент выбора, Стелла, чтобы определиться, решила поделить фишки. И поделила их очень по-женски: белые – себе, чёрные – Моржову. Она, значит, жена богатого человека, с квартирой, с образованием, с перспективой какой-никакой работы и с романтическим возлюбленным – нищим художником (хорошо бы, чтоб непризнанным гением). И всё это – не прогибаясь, без усилий: сами пришли и сами всё дали. Она ведь так и говорила, какие претензии?… А Моржов остался без работы, без образования, без перспектив и без любимой девушки. К нему почему-то никто не пришёл и никто ничего не дал. Точнее, к нему всё-таки пришли, но дали по жопе. Как-то всё оказалось не совсем поровну…
В то время Моржов был ещё настолько наивен, что дождался возвращения Стеллы с Кипра и попробовал выяснить отношения. Но кипрский комфорт произвёл на Стеллу более сильное впечатление, чем секс с Моржовым на детской кроватке. Встреча кончилась драматически. Каким-то образом наличием на земном шаре Кипра Моржов исхитрился жестоко оскорбить Стеллу. Стелла говорила, что Моржов ради неё и пальцем о палец не ударил, что он эгоист, он сам решил от неё избавиться и слова не сказал против её брака с Сочниковым. В общем, он предал её. Но она его прощает. Она будет любить его вечно, хотя рана, нанесённая отравленным кинжалом Моржова, в её душе никогда не перестанет кровоточить. Эту рану ничем не залечить – следовательно, и лечить не надо. Стелла предпочла остаться с Кипром и кровоточащей раной. Этих сокровищ ей было достаточно, и Моржов потерял для неё плотский облик, то есть стал привидением. Вот так всё и кончилось.
Стелла мягко поднялась с ковра и скользнула в диван рядом с Моржовым. Усевшись боком, она
