Куда бежать? Мимо колонн, по дороге? Но она ведет в селение, и там его неминуемо схватят идущие люди, следуя крикам ирена, который продолжал преследовать его. — Остается только один путь — в обратную сторону. Но там гимнасий охватывает широкая канава, наполненная стоячей водой, а сразу за канавой начинаются горные отроги, поросшие лесом. Ширина канавы — тридцать стоп, не меньше… Но выхода нет!
Круто повернув, Тилон бросился прямо на ирена, тот в первое мгновение опешил от неожиданности, и мальчик, проскользнув меж его широко растопыренных рук, бросился ко рву.
— Остановись! Остановись, Тилон! — доносились сзади крики, но он только ускорил бег.
Вот и ров, почти вровень с берегами заполненный зеленоватой жижей, поросшей ряской. Тилон припомнил рассказы ребят о том, что во рву водится водяной змей, который может проглотить целого теленка.
Он мчался к широченному рву, почти бессознательно выискивая глазами точку, от которой лучше всего оттолкнуться в стремительном прыжке.
Прыжок… Тело взвилось в воздух. Он распластал руки, паря в пространстве как птица.
Удачно приземлившись и пробежав еще немного в сторону вековой рощи, Тилон оглянулся. На том берегу рва металось несколько фигур, среди них выделялась одна высокая, с палкой.
ТАИНСТВЕННЫЙ НЕЗНАКОМЕЦ
Зелень становилась все гуще, бежать было труднее, но Тилон долго не решался остановиться, чтобы передохнуть. Перед глазами стояла картина постыдного кулачного боя с Филлионом, подбитый глаз горел, а когда в босую пятку вонзилась колючка, Тилон чуть не заплакал от боли, обиды и отчаяния.
Да, положение его и впрямь было отчаянным: убежав из агелы, он тем самым поставил себя вне закона. Ведь это бегство было равносильно дезертирству, а к дезертирам закон Спарты был особенно суров. Дезертирство, как и бунт, карается смертью. Куда ни кинь, всюду клин.
— Что ж, пусть сначала они догонят меня, — бормотал он сквозь стиснутые зубы, разводя цепкие ветви кустарника.
Ненависть к ирену жгла сердце. И еще жаль было Филлиона, товарища, с которым он так сдружился. Это все ирен, да будет он проклят богами…
Солнце стояло высоко в зените, когда Тилон решился наконец остановиться. Он свалился, обессиленный, на лужайке, поросшей ярко-алыми цветами. Сердце бешено колотилось, перед глазами плыли круги. Лесные пичужки, умолкшие было при появлении незваного гостя, постепенно успокоились и снова взялись за свои бесконечные песнопения.
«Немного отдохну и побегу дальше, — подумал он. — Могут устроить погоню с собаками. Ирен наверняка не успокоится: ведь и ему за мое бегство из агелы грозит суровое наказание».
Очень хотелось есть. Тилон собрал с кустов немного ягод, запил их водой из родничка, бившего неподалеку от поляны.
После привала не то что бежать — идти было тяжело. Тело налилось свинцом, все время клонило в сон. К тому же и солнце припекало — даже листья деревьев не давали полной тени. И все-таки Тилон продолжал двигаться. Однажды ему показалось, что издалека донесся собачий лай. Он приостановился, прислушался, но лай не повторился. «Почудилось», — подумал Тилон.
Только сейчас он всерьез задумался, на что обрек себя своим бегством. Он теперь изгой. Земля будет гореть под его ногами. Гонцы на городских площадях Спарты объявят его приметы и награду за поимку. И там, в родном городе, узнают, что он беглец. За ним будут охотиться как за диким зверем. Выход один — бежать из Спарты. Греция, хвала Зевсу, велика. Да и на Греции одной свет клином не сошелся. Филлион рассказывал о далеких заморских государствах, где все диковинно и необычно, где даже псоглавцы обитают. О них он слышал от своего отца, тот не может лгать… Но лучше люди с песьими головами, чем ирен.
Бежать! Легко сказать. Но куда? И как? И если покинешь Спарту — увидишь ли когда-нибудь своих родных и близких?..
Сон сморил Тилона неожиданно. Мальчику показалось, что он, когда споткнулся, решил несколько минут отдохнуть на траве, однако коварный Морфей тут же смежил его веки.
Когда Тилон проснулся, вечерело. Открыв глаза, он не мог сразу сообразить, как очутился в лесу. Затем припомнил все и со стоном поднялся. Потер синяк под глазом, вздохнул и снова двинулся в путь.
Долгие восемь дней и ночей длились скитания Тилона. Днем мальчуган шел, стараясь по солнцу выдерживать одно направление. Ночью, боясь диких зверей, он забирался для отдыха на деревья. Но какой отдых на дереве?
Селения Тилон обходил, с людьми старался не встречаться. Ноги мальчика кровоточили, щеки запали, глаза горели лихорадочным блеском.
Постепенно Тилон не то чтобы смирился, но как-то свыкся со своим положением беглеца. Пока солнце стояло высоко, он старался пройти как можно больше. Раздвигая ветки можжевельника и земляничника, срывая на ходу плоды дикой оливы, он шагал, стараясь не обращать внимания на усталость. Питался в пути дикорастущими плодами, пил из родников и ручьев, которые иногда попадались по дороге.
Однажды, дело было под вечер, Тилон заметил с горы огонек: глубоко в долине трепетал одинокий костер. Хотя он был далеко, зоркий Тилон разглядел у костра согбенную фигуру старика и после долгих колебаний решился подойти к нему.
Длинная борода старика ниспадала с подбородка подобно водопаду. Он сидел на корточках, обхватив руками колени, и не мигая смотрел в огонь. На Тилона старик, казалось, не обратил никакого внимания. Мальчик зашел сбоку, остановился и кашлянул.
— Садись грейся. Вечера теперь холодные, — сказал старик, не поворачивая головы.
В первый вечер они поздно засиделись у костра. Искры, похожие на шмелей, с треском взлетали в синее небо, усыпанное звездами. Тилон подумал, что впервые со дня бегства из агелы поднял голову и увидел небо.
— Зевс пролил молоко, — сказал Тилон, указывая на небесную реку — Млечный Путь.
Старик погладил бороду. Такой бороды Тилон отродясь не встречал — великолепная, окладистая, она поблескивала в бликах, отбрасываемых костром. Несмотря на почтенный возраст незнакомца, борода его была черной как смоль.
— Зевс тут ни при чем, — сказал старик. — И река, которую ты видишь над собой, вовсе не молочная… Это не река, а скопище мириад звезд.
— Откуда ты можешь знать это? — изумился Тилон и подбросил в огонь несколько веток.
— Я и еще знаю многое о мироздании, — грустно улыбнулся старик. — Эти тайны удивительны и красочны, словно камни-самоцветы. Но кому мне поведать о них? Я одинок.
Он ткнул палку в костер, и золотистый сноп искр взметнулся ввысь.
— Как тебя зовут? — спросил Тилон.
Старик усмехнулся.
— Пелоп — мое имя, — произнес он после продолжительной паузы.
По выговору Тилон распознал чужеземца.
— Обносился ты, — произнес старик. — Издалека, видно, шагаешь?
Тилон промолчал.
Пелоп налил до краев чашу молока и протянул ее Тилону.
— Пей, — сказал он.
Тилон осушил чашу единым духом, не отрываясь.
— Пелоп, ты не спартанец, — сказал он, осторожно опуская чашу на траву.
Старик утвердительно кивнул, взгляд его подернулся грустью.
— Я родился далеко, — произнес он глухо. — Спартанцы очень любят воевать… Во время войны я попал в плен, меня обратили в рабство.
— Так ты раб? Не бойся, я не выдам тебя! — Тилон сделал движение к костру, чтобы разбросать его.
