Приемная мать

поз­волю их брать, — иронически возразила Анне и тут же обратилась к своему «карманному словарику».

— Граль — что-то вроде святого горшка или бу­тылки. Ну, правильно, легендарный чудотворный кубок в древних сагах.

— Скажи все-таки, почему ты так уверена, что мы в субботу проиграем? — в свою очередь допытывалась Лики.

— А так. Совершенно логичный вывод. Я вам сове­тую, девочки, все-таки научиться мыслить логиче­ ски. — Анне поразительно точно изобразила Прямую, которая неустанно повторяет, особенно, нам, девочкам, что логика у нас хромает на обе ноги.

— А чего ты хочешь при молочном квантуме, кото­рым нас пичкают ежедневно?

— Но какое отношение имеет молоко к соревнованиям? — удивилась Марелле. По ее мнению, одно стоя­щее сновидение может, пожалуй, гораздо сильнее по­влиять на человеческую судьбу, чем какое-то пошлое молоко. Однако и остальные девочки не совсем по­няли, что Анне хотела сказать. Анне бросила на Ма­релле соболезнующий взгляд.

— Ох, голова-головушка, ты и впрямь иногда го­дишься только на то, чтобы шапку носить.

Не знаю, но, пожалуй, было бы лучше, если бы Ма­релле не выражала такой готовности рассмеяться на любое замечание Анне.

— Ладно, Анне, голову Марелле оставь лучше в по­кое, и скажи, наконец, что общего между молочным супом и соревнованием по волейболу? — в свою оче­редь спросила я.

— а о чем же я по-твоему говорю? — умничала Анне. — Именно об этом самом. Неужели не понятно? Молоко, со всеми его ценными калориями, предназна­чено природой в качестве горючего, главным образом, для телят. Отсюда вывод: если наше меню и в даль­нейшем будет состоять только из молочных супов, то на волейбольной площадке мы непременно будем вы­глядеть, как телята.

Тинка прыгала на одной ноге, вытирая вторую и чуть не упала от смеха.

— Ох и скажет же эта Анне!

— Несчастные, сами же смеются, — развела руками Анне. — По существу, это не что иное, как логический вывод.

Когда позднее мы с Анне остались в умывалке вдвоем, и она продолжала заучивать свои иностран­ ные слова, я спросила, зачем она этим занимается. Анне смерила меня особенным, словно бы оценивающим взглядом, усмехнулась и ответила:

— Хочешь, я расскажу тебе одну забавную вещь. Только смотри — ни звука. Ой, если бы ты слышала, как я засыпалась в то воскресенье, когда была вся эта заварушка с Мелитой и Энрико! Ты бы просто лопнула от смеха. Я, как всегда, танцевала с Андресом. Вообще этот наш Андрес странный тип. Слишком много разго­варивает. Ты ведь знаешь. Здесь, в школе, все торже­ственные речи поручаются ему. А когда танцует со мной — только сопит. Между нами говоря, я опасаюсь, что он про себя отсчитывает такт, чтобы не сбиться с шага. Безусловно, ему следовало бы стоять у стенки и там отсчитывать такт, так ведь нет! Первым мчится через весь зал и обязательно ко мне. Против самого Андреса я, в общем-то, ничего не имею, но иногда хо­чется потанцевать с кем-нибудь другим. Я чувствую, что перенимаю его дурацкий стиль. Пожалуй, уже и не сумею танцевать с другими. И о чем бы я с ним во время танца не заговорила, он все сводит к науке, а когда сам начнет говорить — получается чистейшая политинформация. Как будто я сама не могу прочесть газету!

Но в тот раз мы говорили о Мелите и Энрико. Я уже не помню, по какому поводу Андрес сказал, что Мелита инфантильна. И представь себе, я почему-то ре­шила, что инфантильная — значит что-то привлека­тельное, красивое и почетное. Откуда-то из истории или литературы мне запомнилось, что инфанта — значит принцесса. Одним словом, я ужасно влипла. Прежде всего, конечно, разозлилась и налетела на него. — «Ка­кая там инфантильная! Едва отличает фокс от танго. Посмотри лучше, как отвратительно она танцует — а ты сразу — инфантильна! Скорее уже я или любая из нас инфантильна, чем эта...» Больше я не успела ска­зать. Андрес прямо обессилел от смеха.

Я подобрала с полу его очки и вежливо усадила его на стул. Чуть ли не книксен ему сделала.

Хорошо еще, что у Андреса есть одно великое досто­инство — он умеет молчать. Об этом деле он никому не разболтал и не разболтает. Надеюсь, и ты тоже.

Можешь себе представить, что я пережила, когда на другой день прочитала в словаре, что значит слово ин­фантильный. Во всяком случае, еще раз никому не придется так смеяться надо мной. Понимаешь? Вот по­тому-то я и учу иностранные слова. Есть люди, которые самостоятельно изучили латынь. Почему же я не могу выучить все иностранные слова, которые встречаются в нашем языке, тем более, что большинство из них ла­тинского происхождения. Я уже добралась до «д». К весне обязательно пройду весь словарь. Кроме всего, это интересно и поучительно...

Все это я прекрасно понимаю. Совсем не весело, ко­гда тебя высмеивают. В особенности такой умнице, как Анне. Она взялась за трудное дело, но я уверена, что осилит его. Я предложила заниматься вместе. У меня самой выписана целая куча разных иностранных слов, встречавшихся мне в книгах или в разговорах. Анне охотно приняла мое предложение.

ЧЕТВЕРГ...

Когда сегодня вечером воспитательница вызвала меня к себе, я была уверена, что ничего хорошего это предвещать не может. Я мысленно перелистала самые черные страницы своего «черного прошлого», но не могла догадаться, в чем же, собственно, дело и зачем все-таки она меня вызывает. Все остальные уже там побывали, а теперь, значит, настал мой черед.

Успеваемость у меня не снизилась. Сассь тоже за последнее время ничего особенного не выкинула. Я по­пыталась уличить себя в самом смертном с точки зре­ния воспитательницы грехе — в заигрывании с маль­чиками. Но как я могла с ними заигрывать? Во-первых, я, по своему характеру, просто боюсь их, а из- за Энту стала их даже слегка презирать. Кроме того, я сопри­касаюсь с ними гораздо реже, чем другие девочки, по­тому что не хожу даже на танцы.

И вдруг меня осенило — а что, если...? Ой, а вдруг Сиймсон пронюхала о моей тайной встрече со Свеном, там, в музыкальном классе?

Не могу сказать, чтобы мне было особенно радостно, когда вечером я отправлялась к воспитательнице. На всякий случай начесала волосы на лоб и на щеки, чтобы не так бросалось в глаза, если придется краснеть.

И конечно же, воспитательница встретила меня сло­вами:

— Это еще что за маскарад? Сейчас же причешись прилично.

Тяжело вздыхая и чувствуя себя совсем плохо, я исполнила это приказание. Однако свет лампы под розовым абажуром действовал успокаивающе, и даже черные глаза Сиймсон казались сейчас немного мягче. Когда я вошла, по радио как раз передавали отрывок из «Лебединого озера». Это, по-моему, самое лучшее место.

Мы обе прислушались. Потом воспитательница спро­сила:

— Ты была на «Лебедином озере»?

Не знаю, умышленно или случайно она спросила об этом, но вопрос прозвучал как-то очень серьезно и значительно. Да, я думаю, что была на «Лебедином озере»! Я ответила не совсем так, но при этом расска­ зала ей гораздо больше, чем нужно. По радио уже давно передавали последние известия и сводку погоды, а мы все еще не могли уйти от художественных выставок, хороших концертов, театров и кино, разделяли судьбы наших любимых героев и даже побывали на берегу моря. Вообще везде, где было что-то прекрасное и вдох­новенное. Конечно, опыт воспитательницы был куда богаче, чем мой, но я говорила о своем гораздо больше. Даже слишком много. Я уже открыла все свои карты — кажется, так говорится, как вдруг она спросила:

— Тебе, Кадри, здесь у нас не нравится?

Я почувствовала себя так, как может чувствовать человек, нечаянно севший не в тот поезд. Хорошо еще, что я сумела вовремя остановиться, а то ведь могла бы сгоряча рассказать все. К счастью, я сообразила, что говорю с человеком, работа которого главным образом в том и заключается, чтобы мы здесь чувствовали себя хорошо, чтобы нам нравилось, чтобы мы были совсем как дома, и я пожала плечами.

— Видишь ли, Кадри, ваша группа по существу очень хорошая группа. Только у вас одна беда: вы все