угрозы не могли заставить перевозчика взяться за весла.
А там, в Риме, умирала сестра — единственная, дорогая, друг всей жизни. Тихая, забитая, вечно полная материнского самопожертвования, она и Октавиану заменяла мать. Теперь малыш осиротеет. Цезарь вскочил в челнок. Он не был моряком, но он был воином. И море сдалось.
Путь до Рима длился два месяца. Дивный Юлий не застал сестру в живых. Мальчика и мать триумвира матрону Аврелию Октавия взяла к себе.
Муж Октавии Марцелл, не глядя на Цезаря, принялся пояснять:
— Ребенку у нас неплохо, но смерть бабушки потрясла его. Он несколько дней не брал ничего в рот и рыдал не переставая, до припадков.
Марцелл посоветовал отдать мальчика в военную школу в Аполлонии. Воздух, движения, дисциплина, игры с другими детьми...
Октавиан сидел около ларариума и держал на руках большую белую кошку. Исхудавший, зеленовато-прозрачный, он казался маленьким восковым пенатом дома Юлиев. Увидев Цезаря, малыш вскрикнул, кинулся ему навстречу и забился в рыданиях.
— Никому мы с тобой не нужны, — с горечью уронил Цезарь. Всем своим сердцем он ощутил: со смертью сестры рухнул очаг. Он взял мальчика на руки и нечаянно коснулся его сапожек.
— Почему ноги мокрые?
— Я бегал по лужам.
— Я возьму тебя отсюда.
Но куда?.. Походный лагерь с его лишениями и солдатской грубостью не место для болезненного, впечатлительного ребенка. Еще хуже дворец триумвира, наполненный прихлебателями, льстецами, случайными фаворитами и любовницами.
На семейном совете Антоний и Авл Гирсий хором высказались за военную школу. Дети лучших фамилий Рима обучаются там. И Цезарь решился.
Он сам отвез племянника. Октавиан всю дорогу молчал. Его безмолвное горе разрывало Цезарю сердце хуже слез и воплей. Однако надо было крепиться. Своей любовью приемный отец только погубит мальчика.
Начальнику школы Дивный Юлий внушал:
— Забудь о том, что он мой племянник, и думай только, как сделать из него солдата.
IV
Маленькие воины, набегавшись за день, крепко спали. В темноте белел длинный ряд узких кроваток. Мальчишка, спавший рядом с Октавианом, недовольно приподнялся на локте:
— Что ты все возишься? Спи.
— Я боюсь, я не могу уснуть один. — Октавиан всхлипнул. — Я всегда спал с бабушкой. А когда бабушка умерла, с сестрой.
Он всхлипнул сильней.
— Тише ты. Здесь нельзя плакать. Мальчики будут смеяться.
Октавиан затих, но через несколько минут послышался безутешный плач. Мальчишка вскочил и перенес его на свою постель.
— Спи. Теперь не будешь бояться?
— Не буду... Расскажи сказку.
— Сказку... ну, вот идет бык — му-у-у-у...
— Это не сказка. Сказка длинная и интересная. Бабушка и дядя всегда мне рассказывали сказки длинные и интересные... И бабушка гладила меня, пока не усну. — Он вздохнул. — Пожалуйста, погладь меня.
Мальчишка провел рукой по его мягким кудряшкам. От незнакомого малыша пахло нежностью и домом. Он напоминал семью, ласку, все то, что в военной школе полагалось презирать, как недостойную легионера слабость. Римский воин должен быть суров и безжалостен.
— Расскажи хоть что-нибудь... — попросил ребенок. — У тебя есть сестра?
— Целых пять. Маленькие, вроде тебя. — Мальчик растроганно продолжал: — Дома очень хорошо. У нас овечки, козочки, цыплятки... Отец у меня добрый.
— А у меня нет отца.
— Без отца плохо, — посочувствовал маленький легионер. — В каком бою убили?
— Он сам умер. Мы тогда в Велитрах жили, а потом у бабушки, а теперь...
— Ну не плачь, никому не дам в обиду.
— А ты гладь меня, а то не усну.
— Ладно, ладно... Один глазок засыпает, другой уже спит.
Тесно прижавшись к своему покровителю, Октавиан уснул.
— Вставай, найденыш. — Мальчишка с любопытством оглядел свою ночную находку. — Какой же ты маленький! Сразу видно, что сирота. Такого малыша спихнули сюда. Одевайся скоро затрубят сбор.
Мальчишка оделся, заправил постель и снова взглянул на Октавиана. Малыш беспомощно теребил ремень солдатских сандалий.
— Чего не обуваешься? Опоздаешь, дадут палок.
— Я никогда еще сам не обувался. — Он растерянно и виновато улыбнулся.
Маленький легионер, опустившись на колени, быстро обул его. Октавиан внимательно рассматривал нового друга. На вид тому казалось лет четырнадцать, плотный, ловкий, лицо умное и широкое, губы толстые и добрые. Октавиан снова улыбнулся.
— Пошли мыться, — позвал малыша приятель.
У акведука, балуясь и брызгая друг в друга, купалась группа подростков. Загорелые, крепкие, они кричали громко и весело. Сильная струя чистой ледяной воды сбегала по желобу.
— Айда купаться!
— В холодной воде? — Октавиан возмущенно хлопнул ресницами. — Я могу заболеть и умереть!
— Бессовестные твои родные. Такого малыша сюда спихнули. Подожди, я сейчас.
Через минуту мальчик вернулся.
— Пошли за угол, я у кашевара выпросил. — Он таинственно достал из-под одежды фляжку с теплой водой. — Мойся. Что же ты, как котенок лапой? Стой, стой, я сам, не пищи. А у тебя в ушах корочки.
— Из ушек течет.
— Ничего, у детей бывает. — Мальчишка осторожно протер Октавиану уши. — Причешемся? — Расчесав ему волосы, повернул, любуясь: — Возни с тобой, зато теперь как кукла.
— Как это ты все умеешь? — почтительно восхитился Октавиан.
— Отец говорит, солдат должен уметь все делать. — Юный воин гордо расправил плечи.
Взявшись за руки, друзья побежали.
— Если тебя кто обидит, скажешь мне. Спросишь во второй центурии Марка Випсания Агриппу. Запомнишь, как меня зовут?
Упражнения в беге и прыжки понравились Октавиану, но, когда дело дошло до оружия, он спокойно положил наземь меч и щит и, отойдя, уютно растянулся на траве.
— Немедленно вернись в строй, — приказал центурион.
— Да я совсем не хочу, я устал! — Октавиан повернулся на спину и закинул ногу за ногу.
— Ты что ж, и из битвы, как трус, убежишь?
— Какие ты глупости говоришь! — удивленно проговорил Октавиан. — Мама и Цезарь никогда не пустят меня в настоящую битву. Меня же могут ранить!
Центурион пошел за начальником школы. Вителий обрушился на новобранца:
— Если ты не вернешься в строй, я велю бить тебя палками!
— А я скажу Цезарю, чтоб он отрубил тебе голову!
