— Недоброе советуешь ты мне, брат. Не обнажу меч против сына моего покойного друга и благодетеля!
— Не на сына Цезаря, а за сына Цезаря зову тебя обнажить меч, — величественно возразил Люций Антоний. — Его мать, царица обоих Египтов, пишет тебе.
Он протянул письмо. Фульвия живо схватила. Она боялась, чтобы под видом деловой переписки ее сластолюбивый супруг не завел бы любовной интриги. Но письмо Клеопатры дышало пристойностью. Успокоившись, матрона передала его мужу.
Царица обоих Египтов выражала главе Римской Республики великое соболезнование и свою скорбь по поводу трагической кончины Дивного Юлия, отца ее первенца, и заклинала Марка Антония, как друга покойного, встать на защиту его сына. Второй консул сам желал увенчать чело Цезаря короной Рима, а то, что коронации не было, не умаляет державных прав покойного. Ни один царь не властен ломать традиции престолонаследия, одинаковые для всех времен и народов. Сын — наследник отца. Для этого не нужно какое—либо особое завещание.
— Если у нас монархия, — веско произнес Люций Антоний, — она совершенно права. Если у нас республика, то после смерти одного консула всю полноту власти до всенародной кооптации нового соправителя приемлет консул, оставшийся в живых. И в том, и в другом случае Гаю Октавию нечего делать в Риме.
Марк Антоний, погруженный в глубокую задумчивость, вздрогнул.
— Цезарь любил мальчика...
— Я не говорю казнить, замучить, изгнать, — ответил Люций. — Пусть живет и учится. Он, кажется, любит литературу, будет писать стихи своему Агриппе. Цезарь оставил денег довольно, Гай Октавий может уехать в Элладу, в родные Велитры, наконец, и сидеть тихо.
— Что предлагает Клеопатра? — Марк Антоний поднял голову.
— Она хочет дать тебе средства для ведения войны в Италии против узурпаторов, как республиканцев, так и Гая Октавия, именующего себя Октавианом Цезарем.
— Наглая тварь! — завопила Фульвия. — Он не имеет права на это имя!
— Цезарион имеет, конечно, больше прав на престол, — как бы взвешивая, произнес Марк Антоний. — Но престола еще нет.
— Клеопатра доверяет тебе во всем. Ты будешь править от имени юного царя, — сказал Люций, глядя в упор на брата.
Марк Антоний медленно обвел взглядом своих домочадцев. Он предпочел бы лучше опекать Октавиана, чем Цезариона, но раз маленький шакал кусает руку, протянутую для ласки, пора подумать о себе.
— Во всяком случае, договор с Египтом будет храниться в тайне, иначе я навсегда потеряю любовь квиритов. О, великие боги! Я должен начать борьбу за дело Цезаря с тем, кого Цезарь любил сильней всех на этой земле! И я беру с вас клятву — и ты, брат мой Люций, и ты, супруга моя Фульвия, клянитесь Гекатой, трижды священной богиней смерти, любви и рождения: кровь этого ребенка не будет пролита! Я возьму его в плен, заставлю отречься от честолюбивых надежд, но жизнь сохраню!
X
Октавиан, стоя на лесенке, перебирал рукописи. У Марцелла небогатая библиотека, но кое–что есть. В Путеолы надо взять самое любимое. Как же он там будет одинок!
Для всех его поездка на юг — визит любящего и почтительного сына к матери: Марцелл и сестра рады избавиться от него.
Слишком уж великую ответственность История возложила на плечи этих добрых, но чересчур ограниченных существ...
Внезапно почувствовав, что он не один, Октавиан оглянулся. В дверях, весь в пыли, вертя в руках хлыст, стоял Агриппа.
— Привез новости!
— Хорошие или плохие?
— Очень хорошо, что мы знаем эту новость, но сама новость плохая.
Агриппа сжато доложил о тайном совещании в доме Антониев. Ему известно все от декуриона Сильвия. У Сильвия родственник жены, пленный галл, работает на кухне Антония. Декурион часто ходит туда подкормиться.
— Я представил его к награде и отчислил из войска.
— Зачем?
— Второй консул будет вербовать солдат. Сильвий запишется в его легионы. На помощь Сильвию я повелел еще некоторым ветеранам проникнуть в когорты Антония.
Октавиан грустно покачал головой.
— Я всегда боялся Египта. У них деньги, пшеница, ключи от моря. Отрезанная Италия не прокормит себя.
— Не робей, друг. Они погубят себя жестокостью!
Агриппа рассказал, что в Брундизий прибыли из Македонии четыре легиона, галльская и фракийская конница. Антоний выступил перед солдатами. Обещал им деньги, если они изменят сыну Цезаря и перейдут к нему. Однако ветераны хранили молчание. Многие центурионы встретили второго консула насмешками. Тогда Фульвия приказала схватить наиболее преданных Октавиану. Триста центурионов и несколько сотен легионеров были казнены по воле злой, порочной женщины. Народ римский и его армия не забудут невинно пролитую кровь.
В кварталах, населенных беднотой, Марий Цетег, Сильвий да и сам Агриппа на всех перекрестках, у водопроводов, в банях и кабачках терпеливо разъясняли: на Антония надеяться нечего! Он продал дело Цезаря и хлопочет о короне. Одна опора у бедного люда — божественное Дитя. Оно невинно и не обрызгано кровью народа, как консул, проливший кровь бедняков в угоду ростовщикам и патрициям.
— Недаром сказано, — значительно прибавлял Сильвий, — родится царь–избавитель в нищете и унижениях, но возвеличится волей народной. Бамбино родился в доме плебея, и этим корят его надменные враги. Патриции убили Цезаря и погубят его дитя, если вы не заступитесь...
Популярность Октавиана росла.
— Вот видишь, — закончил Агриппа, — за Антония чужой Египет, а за нас родная Италия! Мы обязательно победим! Ты понимаешь, какая сила народ? Простой, бесхитростный, он храбр, верен и мудр!
— Как ты, — улыбнулся Октавиан, — поэтому тебя нельзя не любить!
— Любишь ластиться. — Агриппа вздохнул и польщено хмыкнул. — Эх ты, кошка!
Глава вторая
I
Сидя в саду за чарочкой, Октавиан терпеливо выслушивал жалобы отчима. В душе он осуждал мать. Из–за такого глупого чувства, как эта любовь, племянница Цезаря дважды уже запятнала фамильную честь Юлиев. По ее милости он плебей Октавий, а мог бы родиться патрицием и вести свой род от Ромула, носить имя Валерия или даже Фабия. Тогда бы Сенат больше считался с его правами.
В глубине аллеи показалась Атия. Расплывшаяся, с неестественно черными тусклыми волосами, она
