Октавиан юркнул в постель.
— Преследовать противника у меня нет полномочий, — продолжал Агриппа, — император повелел ждать указаний Сената.
Мессала после некоторого раздумья распорядился отогнать мятежников как можно дальше и очистить всю Транстиберию от войск Антония. Октавиан выглянул из–за подушки:
— Без письменного приказа мы не двинемся.
Мессала колебался.
К рассвету в лагерь прибыла делегация отцов отечества. Они возмущались дерзостью Антония, умоляли Октавиана Цезаря обнажить меч в защиту Республики!
Цицерон в присутствии тридцати старейших сенаторов благословил сына Цезаря на борьбу с узурпаторами.
— Помни, мое дитя, рабство не есть покой и мир! Не ты развязал демона междоусобных войн! Не ты подвигнул брата на брата! Ты защищаешь очаги и храмы квиритов против безбожного тирана! Не для того пал Цезарь, чтобы Рим терпел Антония!
Отцы отечества отбыли.
Октавиан, смеясь, схватил друга за руки и закружил по палатке.
— Перехитрили, всех перехитрили! — повторял он в упоении. — Они поверили в мою глупость и слабость моих легионов!
— Скажи спасибо Сильвию, — ухмыльнулся Агриппа, — это он подстроил.
— Что подстроил?
— Да нападение. Я намекнул, смотри, Сильвий, а он все подстроил, чтобы они на нас напали, и теперь Антоний зачинщик. Понял?
Октавиан восторженно кивнул.
Глава третья
I
Полог императорской палатки был приподнят. Кусок черного неба в больших лохматых звездах виднелся с постели. Октавиан не мог заснуть. Агриппа с самого привала запропастился куда–то. Уже перевалило за полночь, и император начинал беспокоиться, не случилось ли с его другом беды...
До сих пор боги были на редкость благосклонны к сыну Цезаря. Антоний отступает к Альпам, и войска Октавиана проходят по богатой плодородной Этрурии. Этрурия, житница Италии, изобилует садами, пасеками и пашнями. Древние торговые города являли собой сокровищницы искусства. В редком поселке не попадались гроты, расписанные своеобразными архаическими рисунками. В любом городе можно было найти несколько статуй или искусно расписанных ваз. В виноградниках этрусские крестьяне зачастую откапывали странные изваяния никому не ведомых богов доримской эпохи. Ради этих большеголовых уродцев Октавиан готов был забыть все тяготы похода.
Их творцы жили, созидали, властвовали и, уйдя, завещали ему эту богатую землю, населенную упорными, сметливыми торгашами и художниками, влюбленными в свои творения. А этрусские надгробия с высеченными из камня характерными фигурами? Ваятель—этруск хорошо знал, кого он изображал. Не идеализировал свои модели, не причесывал их на олимпийский лад...
Цепкие, жизнестойкие отцы семейства, некрасивые многодетные матери, коренастые, коротконогие воины, предприимчивые купцы с тяжелыми подбородками — все они приобрели бессмертие такими, какими жили на земле, торговали, воевали, строили.
И все это волновало Октавиана. Новый мир, с необычными канонами красоты, яркий, сильный, своеобразный — неотъемлемая часть его империи. Вот они, древнейшие истоки италийского бытия — в этрусском искусстве!
Если сыну Цезаря суждено стать Периклом Италии, художники Рима будут черпать вдохновение не в александрийской витиеватости, не в греческом трафарете. Император повелит им напоить народы Италии живой водой родимых ключей. Ах, если бы самому постичь эту таинственную власть, которой боги наделяют художников, скульпторов, поэтов... Как же он еще молод и как мало знает! Хотелось остановиться и впитать в себя все познание тысяч жизней, ушедших и все еще живущих... Но не было времени. Закон войны неумолим: кто медлит, тот обречен. Они преследуют Антония, но за спиной враждебный патрицианский Рим. Сенат злорадно ждет первого промаха молодого вождя...
Агриппа все не возвращался. Стараясь отвлечься от тревожных мыслей, Октавиан стал думать о причудливых лилиях на этрусских вазах. Может быть, то были совсем не лилии, а подводные цветы? Этруски знали много потусторонних тайн, но и жизнь они знали хорошо... Недаром их искусство — странная смесь самой капризной фантастики и реализма, правдивого до жути.
Подводные цветы не фантастика, но не стоит о них помнить. Нельзя помнить. Их нет. Он вычеркнул их из своей жизни раз и навсегда.
II
Октавиан проснулся от свежего влажного прикосновения. На краю постели, весь мокрый, с блестящими, гладкими после купания волосами, сидел Агриппа и разувался. Октавиан взглянул в небо. Ночь бледнела.
— Где ты был?
— Отгадай. — Агриппа самодовольно улыбнулся и тряхнул головой. С волос брызнули крупные капли.
— Купался?
— Выкупался я сейчас, а до этого? — Он загадочно замолчал.
— Нашел какую–нибудь... — Октавиан обиженно повернулся к стене.
— Я был в тылу у противника.
Император быстро сел.
— Тебя без моего ведома пригласили для тайных переговоров?
— Я был без приглашения. — Агриппа бросил шутовской тон. — Установил связь с нашей разведкой, собрал необходимые сведения. Фактически вождь армии противника Люций. Его ближайший советник Фульвия, она умная, решительная. А Марка Антония в грош никто не ставит.
— Мой дорогой, рассказывай все по порядку.
— Сейчас улягусь. — Агриппа с удовольствием растянулся. — Ну, слушай. В сумерках я перелез через наш вал. Заодно проверил бдительность ветеранов Гирсия. Дремлют, хоть слона веди, дремлют. Я поставлю пицен. Они, может, из уважения ко мне, их земляку, не будут спать стоя. Потом я прошел через лес и добрался до лагеря Антониев. Было уже темно. Я по–самнитски спросил часового. Мне повезло. Часовой оказался самнит. В лагере я разыскал земляков. Объяснил им, что я беглый раб с юга. Вербоваться отсоветовали. Кормят плохо, бьют часто. Люций Антоний скуп и строг. На победу и добычу надежда слабая. Народ за Октавиана. В деревнях второму консулу провиант не дают даже за деньги, приходится грабить. Население озлобляется. — Агриппа остановился. — Вино у нас есть?
— Я подам, не вставай. — Октавиан подал чашу. — Мне так приятно услужить тебе.
— Ладно. — Агриппа отхлебнул. — Сегодня за мной не стыдно и поухаживать.
— Расскажи, как там Сильвий?
— Свое дело знает. В солдатской компании охает, что его обманули вербовщики. Расхваливает
