единственное «я». Так вот, Пол поглядел на часы, через стол подал Илье свою карточку, извинился за краткость беседы:
– Вы говорите, что работаете с режиссером? Кто он? Я его знаю? Ах, ваш соотечественик. О’кей, я хочу взглянуть, как у него получается. Устроим просмотр, скажем, через неделю. А вы, мой друг, доработайте финал. Помните, что лишь с хеппи-эндом есть шанс не только окупить затраты на кино, но и сделать картину прибыльной, – он с хитрецой поглядел на Илью и прибавил: – я читал ваших писателей. У них все перед расставанием пьют па-са-шок. Ваше здоровье!
Илья проглотил свой «мохито», пожал профессиональную голливудскую руку, и они разошлись по своим делам. Вчерашний жулик, метящий в кинодраматурги, вернулся домой, сел перед камином, вытянул ноги и принялся фантазировать. Однако уже спустя полчаса у него самым диким образом разболелась голова, чего прежде никогда не случалось. Он отнес это состояние к переутомлению и завалился спать.
А в это же время, совсем недалеко от того фешенебельного района, где проживал Илья и ему подобные сливки эмиграции, агент голливудского продюсера Пол достал из тумбочки упаковку лекарства с надписью «антирадиационное средство» и, запив водой, проглотил сразу две крупных серых таблетки. Надпись на упаковке была сделана по-русски.
Вертикально войти в воду. Возможно ли это? У меня получилось. Я провалился в океан под прямым углом ногами вперед. Вода была теплой; течение здесь набирает полную силу и несет жизнь всему живому, а я все еще жив.
Ощущения от падения непередаваемы. Они ужасны. Пока я летел, пока тянулись секунды падения, я все ждал, что умру, и казалась мне эта близкая, неминуемая смерть почти счастьем. Я понял, что это вовсе не страшно, – короткое мгновение боли, и для меня начнется вечность, я вступлю в нее и понесусь куда-то, встречу целый сонм всех ушедших знакомых, с каждым буду пить, если там пьют, и спорить до хрипоты. Но вместо реки вечности меня встретил ослепляющий удар, грудную клетку сдавило так, что весь находящийся в легких воздух мгновенно выжало до мельчайшего пузырька. Я чуть отклонился назад, и удар пришелся на спину – хорошо, что вскользь, но боль меня разорвала электри-ческая. Пилорамная, дикая боль. Безболезненного перехода в лучший мир не вышло. Кровь на губах, глаза из орбит. Весь мир за глоток воздуха!
Руки и ноги связаны, самое время пустить в ход нож, но мозг уже умирает, ему нужен кислород, начинаются галлюцинации. Любым способом, как угодно… Папа, его рука – крепкая, мозолистая. Отец крутил на турнике «солнце» и водил меня в кинотеатр «Рассвет». Какой-то фильм, там еще отец вставил сыну жабры, и тот влюбился в земную девушку. Как же его? Ихтиандр! Как здорово он плавал, быстро… Извиваясь, словно беспозвоночная пьявка, с пятиметровой глубины я устремился наверх. Туда, где не жабрами дышат. Вылетел над водной поверхностью по плечи и, прежде чем вновь погрузиться, глотнул воздуха, казалось, целым организмом. Нож был при мне. Каким-то непостижимым чудом я его не выронил. И сейчас, после очередного подарка судьбы – глотка воздуха, обретя веру в спасение, я стал резать свои липкие путы и через короткое время оказался полностью свободен! Лег на воду и дышал, дышал…
Вдруг – совсем рядом – вначале послышался звук, который при других обстоятельствах мог бы очутиться всплеском весла, но сейчас, здесь, показался мне абсурдным до такой степени, что я не стал даже тратить энергию на поворот головы. Мало ли в океане разных звуков? Как там у классика? «Что это? Болота. Болота порой издают странные звуки. А некоторые говорят, что так воет собака Баскервилей, когда ищет свою жертву». В продолжение этого мини-периода сюрреализма послышался еще один шлепок весла, а следом за всплеском (уж тут ошибки никак случиться не могло) донеслось человеческое покашливание! Тут уж я, что называется, принял стойку, стал вертеть головой по сторонам, но в том не преуспел, так как совершенно рядом со мной откуда ни возьмись оказалась старенькая надувная лодка «Нырок», а в ней, одетый, несмотря на более чем теплую погоду, в брезентовый с капюшоном плащ и парусиновую шляпу, сидел мужик и, держа в руках бамбуковое удилище, смотрел перед собой. Никак, наблюдал за поплавком.
И тут я сразу понял, что все-таки умер. Утонул. Расшибся на тысячу кусков, ударившись о воду плашмя. И рыбак этот мне, конечно, мерещится. Иначе откуда ему здесь взяться?! Ну, умер и умер. Разницы как-то не чувствуется.
– Здравствуйте, – обратился я к мужику, – как поживаете, и вообще? В смысле, клюет?
– Тихо ты, – сквозь зубы выцедил мужик, – рыбу спугнешь.
И тут у него клюнуло. Он ловко подсек и вытянул из воды какую-то длинную черную ленту, на поверку оказавшуюся морской змеей.
– Ишь ты, – мужик был очень доволен. – Здоровая, стерва.
Тут он отколол вообще неожиданный номер: поднял свою удочку с этой самой змеей, раскрыл рот, оказавшийся у него широченным, буквально от уха до уха, и заглотил свой трофей, не успел я и глазом моргнуть, как говорится.
Некоторое время он молчал, словно прислушиваясь к поведению змеи у себя в животе. Затем блаженно потянулся и сказал:
– Вкусная попалась. Не горчит.
– А что? Другие горчили? – совершенно сбитый с толку, спросил я.
– По-всякому, – ответил мужик и снял шляпу, оказавшись совершенно лысым. Отсутствие волос отчасти компенсировала татуировка в виде иероглифа неприличного содержания. Словом, тот самый тамбурный бес.
– Здрасьте, – я окончательно успокоился и был даже рад в этом новом мире сразу же увидеть знакомое лицо. Ведь это большая удача, хе-хе-хе. – Вы за мной?
– А это как захочешь, – тамбурный бес громоподобно рыгнул и выругался с применением забористого морского сленга.
– Да что-то как-то не хочется, – откровенно признался я извинительным тоном. – Вы уж извините, что я отказываюсь. Я к вам со всей душой, как говорится.
– А вот насчет этого ты поаккуратней, – улыбнулся тамбурный. – Ты думай, чего говоришь. Хотя чего тут. Я ж за ней и приплыл, за душой-то. Значит, не хочешь?
– Если у меня есть право на выбор, то нет. Не хочу.
– Вообще-то нет у тебя никакого права на выбор, – очень серьезно произнес он. – Это у меня есть возможность тебе помочь. Алаверды, так сказать. Объясню, – упредил бес, видя мое желание задать вопрос. – Меня из тамбура перевели. С повышением. Мне кажется, что ты тому причиной. И не расспрашивай меня, и так времени нету. Я все время воду любил, с нее все началось, ею все и закончится. В обратной последовательности.
– То есть?
– Ну чего непонятно-то? В первый день сотворил Господь свет, во второй твердь небесную, в третий день сушу и деревья, в четвертый солнце и луну, в пятый день птиц, рыб и даже вот такую вот змею, что я сожрал, в шестой человека. И кончится мир тоже в шесть дней. Сперва исчезнет человек, а уж потом все остальное. Так и будет, – вздохнул бес. – Тогда и плавать станет не за кем.
– А далеко еще до этого? – робко спросил я, вдруг осознав свою полнейшую ничтожность перед этими глыбами вечности.
– Да на твой век хватит, – усмехнулся бес, нахлобучил шляпу и взялся за весла. – Поплыл я. А то надоело постепенно исчезать.
– Так это был не Шурик? Это были вы?
Но он лишь махнул рукой, стал грести, оглядываясь через плечо, и очень скоро пропал из виду. А я вдруг сообразил, что лодка его называлась не «Нырок», а «Харон». Просто я не сразу это осознал. В пограничных между жизнью и смертью состояниях порой не обращаешь внимания на мелкие детали. Видения, подаренные туманом, обманчивы, и такая мелочь, как название лодки, которая отвозит души в ад, не сразу абсорбируется вконец расстроенным мозгом.
Постепенно обретя способность более-менее трезво соображать, я тут же, впервые с момента посадки в самолет, по-настоящему испугался. А как же? Один в океане, сил хватит на пару часов, а потом, несмотря даже на теплые течения, организм начнет замерзать, температура понизится, и… К черту! Не может быть, чтобы теперь, после удачного падения с огромной высоты, я глупейшим образом замерз. Стоял полный штиль, никакого намека на ветер. Дыхание океана было спокойным, и надо мною, вокруг и подо мной царила великая мировая тишина. Вода, как известно, отличный проводник звука, и на фоне тишины я спустя
