сомнения. Много лет, в тайне от всех, не исключая и самого Карла, Император вел свое расследование, и, хотя записи были хитроумно зашифрованы, в Ойкумене нашлось бы не мало людей, которые, как и Карл Ругер, знали личные шифры Яра, или были способны, как, например, Мышонок, их раскрыть. И Евгений должен был это знать, и, тем не менее, отважился послать свою шкатулку в полное превратностей путешествие во времени и пространстве, надеясь, вероятно, что когда-то и где-то она все-таки попадет в руки Карла, но не отдал их в эти руки самым простым и надежным способом, у себя во дворце. Почему? Потому ли, что боялся — и, как выяснилось, не напрасно — стен собственного дворца, или потому, что считал это преждевременным? Возможно, существовали и другие объяснения такому странному образу действий, но и не в этом, если разобраться, был спрятан главный нерв интриги, поразившей сейчас, когда она раскрылась, воображение Карла. Яр подготовил свое послание за несколько лет до своей преждевременной смерти. Он предполагал, что такое может случиться, и заранее побеспокоился не только о завещании, что было обычно не только для монархов, но и о том, чтобы после его смерти шкатулка эта ушла в Линд. Что же творилось в душе Яра, о чем думал этот без сомнения великий человек, когда готовил свое последнее — тайное — деяние? Вот это и оказалось для Карла самым важным. А сами записи, которые он просмотрел еще в рабочей комнате Элиаса… Что ж, многое из того, что содержали эти старые пергаменты, он уже знал, а то — немногое — новое для него, чего он не знал, можно было бы узнать и другими путями. Хотя правды ради, следовало признать, попади это знание ему в руки сорок лет назад, и вся история не только его собственной жизни, но, пожалуй, и всей Ойкумены, сложилась бы совсем иначе.
«И слава богам, что не попали…» — подумал он вдруг. Другой жизни, другой судьбы он, оказывается, себе не желал.
12
Они шли молча. По-видимому, у каждого были свои причины, чтобы не разговаривать. Однако, если свои собственные мысли Карлу были известны — а ему, и в самом деле, было о чем теперь подумать — то задумчивость остальных, кроме, разве что, Августа, жизнь которого в доме Ругеров изменилась мгновенно и самым решительным образом, были Карлу не известны. О чем вдруг так сильно задумалась Дебора? И о чем размышляли Конрад с Валерией?
Вообще, положа руку на сердце, следовало признать, что визит к Ругерам его удивил. Даже если оставить в стороне случайную не случайность этой встречи и то, чем она, вопреки собственным предположениям Карла, обернулась, странными могли показаться и, естественно, показались ему две вещи. То, что никто в семье Ругеров — «
«Но ведь Долгоидущие представляются обывателям едва ли не такими же сказочными персонажами, как морская дева или Хозяин Гор…»
И другое казалось ему теперь поразительным — как спокойно, без видимости напряжения, провели эти несколько часов в купеческом доме его спутники. Речь, разумеется, не шла о Деборе и Августе. Этим двоим, как бы ни различались их дороги, приходилось бывать и в гораздо более прозаических местах. Странным казалось поведение Конрада и Валерии, которые всем ходом своей жизни, казалось бы, были всего менее подготовлены к тому, чтобы так естественно и свободно чувствовать себя в гостях у «простого», пусть и очень богатого негоцианта. И не только не испытывать при этом никакого неудобства самим, но и не дать почувствовать хозяевам, какая пропасть, на самом деле, пролегла между великими боярами Флоры и «черной костью», какой им должны были представляться все эти крестьяне и горожане. Тем не менее, все так и было: не ощущалось неловкости. Во всяком случае, ее было не больше, чем может быть между не знакомыми прежде людьми, встретившимися в первый раз. И этому можно было только дивиться, как невидали или чуду, но объяснить было трудно. Разве что тем, что посредником между двумя, едва ли соприкасающимися мирами, выступал он сам…
«Мы все меняемся? Нас меняет Мотта?»
Впрочем, мало помалу, странное настроение, охватившее их всех, когда они покинули дом Ругеров, начало меняться, покидая их, точно так же, как медленно и, казалось бы, совершенно незаметно тает лед под лучами весеннего солнца. Чем дольше они гуляли без цели и какого-либо ясного намерения по городским улочкам, чем больше выпивали вина в многочисленных трактирах, попадавшихся на пути, тем оживленнее становился обмен репликами, пока — совершенно незаметно для них самих — не превратился в общий разговор, в который самым естественным образом оказался включен и Август, обычно молчаливый, в особенности, в присутствии столь знатных особ, какими являлись его спутники. Так что ближе к вечеру, когда они, наконец, добрались до «Морского зверя», настроение у всех снова изменилось. Они беззаботно смеялись, шутили — даже обычно чрезвычайно сдержанный Конрад Трир и его замкнутая, взирающая на мир с мрачноватым цинизмом жена — обменивались впечатлениями и действительно производили впечатление богатых и беззаботных путешественников, которых привел в этот город один лишь случайный каприз, один из многих, ведущих их по жизни, состоящей из войн, праздников и развлечений.
По-видимому, на эти изменения обратили внимание и дамы волшебницы и мастер Март, ожидавшие их в гостинице. Впрочем, никто из них случившуюся перемену никак не прокомментировал. Напротив, казалось, хорошее настроение, которое пьянит не хуже крепкого бренди, передалось и им, и за великолепным обедом, поданным все в той же «красной» гостиной воцарилась та замечательная атмосфера открытости и взаимной доброжелательности, которая так же необходима трапезе, как приправы и соль яствам, подаваемым на стол, перемена за переменой.
— Да, — сказала вдруг с улыбкой Анна, отрываясь от кубка с прекрасным Риенским вином. — Я совсем забыла, Карл! Мы должны были передать вам привет, но…
— Кого же вы встретили, леди Анна? — удивленно поднял бровь Карл. — Кого из наших общих знакомых судьба занесла теперь в Линд?
— Вы не поверите, Карл! — В свою очередь улыбнулась Виктория. — Мы встретили сенешаля князя Симеона Эфраима Гордеца!
— Эфраим в Линде? — еще больше удивился Карл. — И как давно?
— Он только сегодня прибыл с галерой из Семи Островов, — ответила Анна. — Собственно, в порту мы его и встретили.
— Вы с ним говорили? — Заинтересовался этой совершенно неожиданной встречей Карл.
— Да, — кивнула Виктория, настроение которой внезапно изменилось. — Он был удивлен нашей встречей не меньше, чем мы сами, Карл, — сказала она задумчиво, как бы пытаясь задним числом осмыслить произошедшее. — Он сам подошел к нам и говорил так, как если бы между нами ничего в Сдоме и не случилось. И еще, — глаза ее стали серьезными и в них вдруг появилось выражение, если не обеспокоенности, то уж, верно, озабоченности. — Он спросил о вас и, узнав, что вы сейчас в Линде, сказал, что предполагает остановиться в гостинице «Дева ветров». Я полагаю, это было приглашение.
«Приглашение… Случай? А если бы я выбрал другую дверь?»
— Возможно, — кивнул Карл. — И, возможно, я воспользуюсь этим приглашением. Но позже, а пока, не выпить ли нам за город Сдом, в котором судьба свела нас вместе, чтобы послать, затем, во Флору?
— Не вижу причины, чтобы не поднять за это наши кубки! — поддержал его впервые осмелившийся на такое Август Лешак.
«Август Ругер, внук Феодоры и Карла…» — поправился мысленно Карл, с доброжелательной улыбкой, наблюдая за собственным взрослым внуком.
Глава 8
Сдом
