не привлекала излишнего любопытства к идущему в столицу путнику. Дорога была хорошая, мощеная по примеру старых, нигде уже почти не сохранившихся, трейских трактов, и идти по ней было не трудно, а даже приятно. Притом, что и день выдался славный, солнечный, но по-осеннему не жаркий. Так что в город Карл пришел еще до полудня, а к вечеру, не без пользы проведя время, в неспешных прогулках поблизости от главной цитадели, знал уже главное. Людвиг Удача — но чья, на самом деле, это была удача? — находился сейчас в своем собственном дворце-крепости. Ну, а замки и крепости, хоть и строятся для того, чтобы чужому человеку в них было не попасть — тем более, тайно — никогда абсолютно неприступными не являлись и таковыми, вероятно, не будут. Тем более, для такого опытного человека, каким являлся Карл. Не стал исключением и замок господаря Людвига, потому что Карлу удалось попасть внутрь крепостных стен еще засветло, когда кое-какой народ туда по разным делам проходил и оттуда, соответственно, выходил. А после этого, Карлу оставалось лишь найти себе укромное место, где можно было спокойно дождаться наступления ночи. Но и это оказалось делом не сложным. Когда ему это требовалось, Карл умел оставаться незаметным, просто обычно ему было все равно. Обычно. Но не сегодня.
Разумеется, Карл не собирался убивать брата Деборы тайком, как делают это наемные убийцы. Такого он не позволял себе никогда. Да ему такое, по правде говоря, и в голову придти не могло. Не собирался он нарушать принципов чести и теперь. И дело тут было даже не в том, что Карл не мог лишить жизни безоружного. Во всяком случае, господаря Нового Города мог. И сложись так обстоятельства, не дрогнув, и уж, тем более, не испытывая никаких угрызений совести, послал бы Людвига на плаху. Однако, поскольку казнить его по закону, Карл не мог, то и убивать спящего не желал тоже. Следовательно, оставался только поединок, и, собственно, ради честного поединка Карл и пришел сегодня в столицу Гароссы. Людвиг Герн должен был умереть, заплатив этим за свои преступления и, соответственно, освобождая трон для Деборы. Впрочем, можно было сформулировать задачу Карла и по-другому. Завтра, максимум, послезавтра — закон Гароссы такую поспешность не приветствовал, но, тем не менее, допускал — Дебора должна была короноваться в храме Великих Предков. Однако чтобы это стало возможным, трон должен был опустеть, но и рисковать близкими ему людьми, чтобы корона Нового Города досталась Деборе, а Карлу ее рука — так как сердце принцессы Вольх принадлежало ему и так — он не мог и не желал. А ведь заявись они к Людвигу, как предполагал он в самом начале, все вместе, скорее всего, их ожидала бы такая же точно резня, какую буквально в самый последний момент удалось предотвратить на острове ярхов. Однако повторять прежние ошибки Карл не желал. Слишком дороги ему были все эти люди. Слишком близки.
В полночь он оставил свое убежище, и, уверенно пройдя по лабиринту погруженного во мрак дворца — Тьма, как обычно, ни в чем не обманула его ожиданий — подошел к «Золотым» господарским покоям. До смены караула оставалась еще почти целая стража, и поэтому, не слишком рискуя быть кем-то замеченным, Карл сначала убил двух стражников, охранявших вход на «Мужскую половину», а затем и тех двоих, что, опираясь на тяжелые боевые алебарды, стояли на часах у дверей опочивальни господаря. Людей этих Карлу было отчасти жаль, но таков был от века закон войны. Первыми, а иногда и единственными, жертвами сражений становились простые бойцы. Их командиры — даже если сражение бывало ими проиграно — оставались целы и невредимы. Но не в этот раз.
Карл приоткрыл тяжелую на вид, но легко повернувшуюся на хорошо смазанных петлях, створку двери, и бесшумно проник в огромную, декорированную позолоченным резным деревом и златотканой парчой спальню. Как и следовало ожидать, спал господарь Людвиг не один, но разбираться в том, кем является обнаженная красавица, прижавшаяся во сне к плечу Герна, законной женой, наложницей или любовницей, Карл не стал. Он коротко ударил ее кулаком по затылку, отправляя прямо из сладкой дремы в глубокое и долгое беспамятство, и этим же легким толчком разбудил спавшего чутким, звериным сном Людвига.
— Доброй ночи, ваше величество, — с иронией в голосе сказал Карл севшему в постели и распахнувшему в ночь трезвые, совершенно ясные глаза Людвигу Удаче.
— Кто ты такой? — Ни в глазах, ни в голосе этого крепкого красивого мужчины страха не было, любопытства или тревоги, впрочем, тоже.
«Умен, — отметил Карл. — И умеет держать себя в руках»
— Я Карл Ругер, — сказал он вслух.
— Карл Ругер? — Похоже, этого имени господарь Нового Города никогда не слышал. — Что же тебе нужно, Карл Ругер?
— Я пришел, чтобы вызвать тебя на поединок, — разговор, как ни странно, начал Карла забавлять, и это было хорошо. Делать то, что он задумал, с серьезным выражением лица, было бы нехорошо и неправильно. Во всяком случае, художественное чувство такую возможность отвергало. Конечно, не решись он на эту ночную вылазку, во дворец, скорее всего, пришлось бы прорываться с боем, и тогда, пожалуй, не помешала и толика гнева. Однако коли уж Карл пришел сюда ночной порой, едва ли не как тать, то завершать дело следовало с улыбкой. Тем более что поединок двух коронованных особ по нынешним временам случиться мог только в шутку, хотя, видят боги, на этот раз, произойдет на самом деле.
— Поединок? — Людвиг посмотрел на лежащую в беспамятстве женщину и снова перевел взгляд спокойных голубых глаз на Карла. — Зачем ты ударил мою женщину, Карл Ругер?
— Чтобы она нам не мешала, — любезно объяснил Карл. — И потом, лучше быть живым, чем мертвым. Твоих стражников, Людвиг, я убил.
— Вот как! Забавно. — Людвиг Герн по-прежнему был спокоен, и голос его звучал ровно. — Что же помешало тебе убить и меня?
— Я не бью в спину, — Карл подошел к столу, на котором стоял кувшин с вином. — Не возражаешь, если я утолю жажду твоим вином?
— Пей, Карл, раз уж пришел, — усмехнулся Людвиг. — Но, может быть, ты все-таки объяснишь мне, кто ты такой, по какому праву обращаешься ко мне на «ты», и к тому же требуешь поединка.
Людвиг не мог не знать, что времени у Карла не много. Когда-нибудь часовых придут сменять…
— Если нам помешают, — сказал Карл, сделав перед этим длинный глоток прямо из серебряного чеканного кувшина. — Здесь вспыхнет бой, и тогда ты умрешь уже не в честном поединке, а в той свалке, которая здесь начнется.
— Ты не ответил на мои вопросы.
— Отвечу, — Карл сделал еще один глоток вина и вернул кувшин на место. — Как полагаешь, Людвиг, могу я называть на «ты» своего шурина?
— Ты хочешь сказать, что являешься мужем Деборы? — Голос не дрогнул, но глаза господаря Нового Города потемнели.
— Перед богами и людьми, несомненно, — кивнул Карл. — А официальную церемонию мы проведем, как только она будет коронована.
— Должен тебя разочаровать, Карл Ругер, — холодно улыбнулся в ответ Людвиг. — Моя сестра мертва. Она погибла на охоте, и тому в Новом Городе есть не мало свидетелей.
— И могила, наверное, имеется? — Шутки не получилось. Этот человек делал все, чтобы разбудить в Карле гнев, а зря. Гнев плохой советчик, даже если это гнев, достойный кавалера.
— Разумеется, — а вот настроение Людвига переменилось. Сейчас он, пожалуй, был даже весел.
— Вот и хорошо, — кивнул Карл. — Значит прежней Деборы уже нет, а новая Дебора без труда докажет свое право на трон.
— Ты так в этом уверен? А что если люди узнают, что
— А что закон Гароссы рассматривает это, как препятствие на пути к трону?
— Не помню, — пожал плечами Людвиг. — В законе слишком много слов…
— Зато помню я, — Карл отбросил гнев и был теперь холодно спокоен. — Закон Гароссы, Людвиг, об отягощенных злом ничего не говорит, зато оговаривает, что в трудных случаях судить следует по обычаю, что и делалось раза три-четыре за историю Нового Города. Например, когда встал вопрос о короновании твоего прадеда Захара Сухая Рука. Помнишь эту историю?
— Да, — кивнул Людвиг с улыбкой. — А ты, Карл, я вижу, не плохо знаешь нашу историю. Вот только не вижу, как случай с Захаром Вольхом может помочь той самозванке, ради которой ты так стараешься. Впрочем, стараешься ты, как я понимаю, все-таки ради себя. Новый Город богат…
— Людвиг, — Карлу разговор, наконец, надоел, к тому же ему пора было отправляться обратно. — Давай закончим наш диспут о законах и обычаях и приступим к делу, ради которого я тебя разбудил.
