– О Гавейне?
– Да, госпожа, о Гавейне. – Матрона стала на колени перед плачущей девушкой и обняла ее, пытаясь успокоить, но Эттарда не отвечала на утешения. – Ты же знаешь, как она его любила, всегда рассказывала о нем раньше, пока не решила выйти за Пеллеаса. Может быть, он сумеет помочь.
Я вбежала в нашу комнату, чтобы попросить Артура привести оркнейца, но услышала голоса в зале.
– Во имя богов, что заставило тебя сделать такую глупость? – Артур был явно рассержен. – Найдется сотня одиноких женщин, которые будут счастливы успокоить твой сон, племянник. Зачем ты потащил в постель невесту Пеллеаса?
– Она просила меня об этом, Артур, – огрызнулся Гавейн, – а сейчас, когда он уехал… ну, она была согласна, а я желал этого. Не думай, что сегодня ночью это было в первый раз. Это продолжалось несколько последних недель. Кроме того, кто знал, что Пеллеас вернется так быстро?
О, черт! Будущий жених тоже был втравлен в эту историю! Я расправила плечи и вышла из тени зала.
Гавейн вспыхнул, когда я попала в круг света от факела, и отвел взгляд, когда я посмотрела на него.
– Где Пеллеас? – спросила я.
– Не знаю. – Рыжеволосый пожал плечами. – После того как он застал нас вдвоем, он вытащил меч и грозился, что отрубит мне голову. Это был неприятный момент, и я только успел отойти от девушки, как клинок вздрогнул, и он на добрую ширину руки вогнал кончик меча в доски пола рядом со мной. После этого он повернулся и убежал, а я решил, что будет лучше вернуться в свою комнату.
– Оставив девушку одну?
Гавейн на минуту опустил голову, потом снова пожал плечами.
– Я подумал, что она найдет свою комнату, хотя признаю, что не остался, чтобы убедиться в этом. Ты же знаешь, что разъяренный жених не сильно отличается от разъяренного мужа.
– Что ты обещал ей, когда соблазнял ее? – спросила я.
Гавейн гордо поднял голову.
– Я никогда ничего ей не обещал, госпожа. Я не лжец.
Прежнее выражение честной гордости появилось на его лице. Отрезать голову, разрушить свадьбу, развязать войну из-за разбитой чашки – это он сделает, но врать – никогда! Меня это взволновало, когда я сокрушающе качала головой.
– И ты никогда не говорил ей о любви, или женитьбе, или о том, что она потеряет девственность?
– Девственность? Ну, хватит, она, может быть, и могла называть себя целомудренной, но не возражала, когда ее укладывали в постель. А о любви болтают все. Но я никогда ничего ей не обещал, – повторил Гавейн, воинственно поднимая голос, – она прекрасно знала, что это было просто веселое времяпрепровождение, последнее развлечение, забава перед свадебными клятвами.
Артур внимательно посмотрел на своего племянника, и тяжело вздохнул.
– Так много девушек при дворе охотятся за мужьями, пытаясь любыми способами заманить рыцарей. Но дело в том, что Братство основано на доверии к своим братьям. Как ты оправдаешься перед Пеллеасом? Ты был его наставником, его кумиром и, в конце концов, его лучшим другом.
– Ну, это… – Гавейн замолчал, удержавшись от грубости, и сердито посмотрел на меня. – Если ты собираешься совать нос в чужие дела, подглядывать и сокрушаться о поведении каждого человека, может быть, тебе, дядя, лучше начать с самого себя. В голосе его звучало негодование, и я вдруг подумала, что он очень похож на Моргану, когда она рассержена. – Ты болтаешь о законности, порядке и справедливости для народов… а потом отсылаешь от двора преданного и ни в чем неповинного рыцаря только из-за того, что он тебе не нравится. Разве это справедливо, твоя светлость? – Гавейн бросал Артуру эти слова, и я видела, что мой муж растерялся. – Я говорю об этом чертовом Увейне. Его прогнали из единственного места, которое он мог назвать домом, ты – человек, перед которым он благоговел. Как ты смеешь судить меня… ты мерзкий лицемер!
На секунду рука Гавейна потянулась к рукоятке кинжала, но преданность, которую не мог пересилить весь гнев мира, удержала его от дальнейших действий. Не говоря больше ни слова, Гавейн повернулся на каблуках и ушел в темноту.
Мы с Артуром глубоко вздохнули и растерянно посмотрели друг на друга. Ни один из нас и понятия не имел, что Гавейн вынашивает такую обиду. Мой муж заговорил первым:
– Ты считаешь, он прав насчет лицемерия?
– О боже, Артур, сейчас не время, чтобы копаться в душе. Женщина лежит в истерике, а обманутый юноша куда-то пропал. Ты хоть догадываешься, где может быть Пеллеас?
Артур покачал головой, но пошел искать его, а я вернулась к Эттарде. Она, конечно, сама навлекла на себя беду, но она тоже очень переживала. Когда я пришла, Нимю уже дала ей чашку вина из калужницы, и, хотя Эттарда была все еще бледной и заплаканной, она начала говорить. Девушка бессвязно лепетала, что ей страшно покидать двор и что Гавейн обещал ей, что теперь, когда он заручился ее расположением, он женится на ней. Она говорила это таким же спокойным голосом, каким когда-то рассказывала мне о своем детстве, и я подумала, что эта Красивенькая девушка никого не любила и ни за кого не переживала.
Когда она заснула, Нимю, Винни и я сидели около нее – старуха-христианка, языческая жрица и королева, которая была чем-то средним между ними и которая хотела примирить эти два верования. У нас были такие разные взгляды и характеры, но сейчас мы собрались вокруг нашей сестры, которая не могла сама защитить себя. Мужчины могут наносить обиды, а душевные раны лечат женщины.
Все трое участников этого печального происшествия покинули двор через неделю. Поговорив только с Паломидом, Пеллеас исчез перед рассветом после того, как обнаружил Гавейна и Эттарду.
– Не знаю, что с ним будет, – печально сказал мне араб. – Единственное спасительное место для него –
