парня? Это дело нашей совести…
Предсказание Алевтины Васильевны начало сбываться гораздо быстрее, чем она сама предполагала. В середине недели к Сазону домой пришел участковый. Лейтенант милиции просидел, разговаривая с теткой, около двух часов.
— Ну что ж, Мария Тихоновна, пойду. Видно, вашего племянника мальчишки предупредили, — усмехнулся участковый, вставая. — Скажите ему, пусть сам ко мне придет. Для него будет лучше.
— Скажу. Как не сказать. Да ведь неслух он.
— А не послушается, другие меры примем. Не маленький.
— Что вы! — совсем испугалась тетка. — Неужто в тюрьму? Ох ты, господи!.. Может, он это… что- нибудь взял без спроса, а?.. Так вы не таите… Я уж как-нибудь отработаю…
— Э, нет! Шкодил, вас не спрашивал. Пусть сам и отвечает…
Едва ушел участковый, вбежал перепуганный Сазон:
— Что мент говорил? Чего ему от меня надо?
— Пойди к нему, Гриша. Сам пойди. Ой, плохо будет! — запричитала тетка. — Чует мое сердце.
— Замолчи, ты! Наговорила ему, небось, с три короба?! Что говорила, ну?
— Что ж ты кричишь, Гриша?.. Неужто не совестно… на старую? — прислонившись к комоду, Мария Тихоновна заплакала. — Чем я перед тобой виноватая?.. И на заводе… и дома ночами над корытом спины не разгибаю, чтоб рупь какой лишний заработать. Тебе ведь… А ты меня по-всякому.
— Завела шарманку, — сбавив тон, не глядя на тетку, сказал Сазон. — Про костюм этот ничего ему не говорила?
— Он и сам наперед все знает… Гри-шенька! Неужто краденый! — всплеснула руками тетка. — Ты ж говорил, мне что…
— Замолчи, ведьма! — неожиданно тонким, визгливым голосом вскрикнул Сазон. — Из зависти наклепали! А мне отвечать, да?! — и заметался по комнате. Сбросил поролоновую куртку. Не расшнуровывая, содрал туфли. Обрывая пуговицы, сдернул нейлоновую рубашку В одних трусах бегал по комнате — Где штаны? Куда спрятала? Увидел их под носом на гвозде. Сорвал. Разыскал под кроватью свои полуботинки. Поспешно стал одеваться.
— Ты б хоть спасибо сказал, — покачала головой тетка. — Полуботинки, как новые. Два восемьдесят за ремонт отвалила…
— Заткнись! — петушиным голосом крикнул Сазон, поспешно засовывая в мешок свое прежнее роскошное одеяние. — Мент придет, скажи: на Украину, мол, поехал. Поняла?!
— А что ты на Украине забыл? Там своей шпаны хватает! Сазон подпрыгнул на месте, будто в него выстрелили, крутнулся к выходу и обмер. В дверях стоял участковый.
— Ну вот, — спокойно сказал лейтенант, — поездка отменяется
— Что вещи снял — правильно. Давно пора. Только сложил по-варварски. Аккуратней надо… Вот так. Ну, а теперь пошли…
Елизавета Серафимовна вызвала Карпенко и велела отнести записку тетке Васильченко.
— Как же я пойду? — вздернув на лоб очки и глядя беззащитными растерянными глазами, сказал он Зиновию, — А Сазон?!
— Пойдем вместе, — вздохнул Зиновий, — все-таки не так… Утром они несколько раз прошли мимо ворот. Сазона не было.
Зиновий провел Женю к знакомой двери. Постучали. За занавеской мелькнула тень. Прошаркали шлепанцы по коридору.
— Мария Тихоновна! — позвал Зиновий. — Вам повестка из школы.
— Суньте в щелку, — прошепелявили за дверью.
— И распишитесь, пожалуйста, — напомнил Женя. Зашелестела бумага. Распахнулась дверь, чуть не сбив с ног обоих, и на крыльцо выскочил разъяренный Сазон:
— Я вам покажу, собаки! — Он влепил две оплеухи Жене, стукал по затылку Зиновия. Друзья бросились к воротам и разбежались разные стороны. А Сазон, потеряв по дороге шлепанец, прыгал на гной ноге по мокрому асфальту и кричал: — Я тебе покажу записки, Шкилет Ученый!.. Убью гада!..
В шестом „б“ новость. Перед ноябрьскими праздниками Валерку Сундукова по рекомендации Елизаветы Серафимовны избрали в совет дружины. Теперь он ходил надутый и важный.
Но на ребят это не производило никакого впечатления. Они все больше прибивались к компании Углова. На уроках то и дело слышался неясный шум. Учителя недоумевали: откуда? А все очень просто: мальчишки непрерывно стукали ребром ладони о сиденье парты — набивали мозоль. Джиу-джитсу входил в моду.
Углов изумлял всех. Кладет орех на крышку парты. Взмахнет костлявой рукой — раз! — и орех разлетается на части. Теперь многие, не только мальчишки, смотрели на него с уважением.
После нескольких стычек Валерка понял, что с Угловым ему не справиться. И он, затаив злобу, ждал удобного случая. Но еще большую злость вызывал этот очкарик Женька. Воображает. И по шахматам чемпион, и изобретатель. Обнаглел совсем: при всех сказал, что Валерка тогда стащил тетрадку Углова. А пусть докажет!.. Дать ему как следует. Но нельзя — Валерка член совета дружины. Может, ребят подговорить? Нет, не выйдет, С тех пор, как Женька построил КИБа, все ребята ему в рот смотрят. Даже „тройка“ отшатнулась от Валерки. Ванька и Стаська с Сережкой, которые в пятом классе мычали с Валеркой на уроке пения и считали его своим вожаком, тоже нос воротят. Только и болтают о каких-то диодах, клеммах… Забыли, бессовестные, сколько раз Валерка их мороженым угощал. Еще пожалеют!..
Саша нервничала. Снова, как в пятом классе, посыпались анонимные письма. Только уже не ей, а маме, и не от руки, а на машинке. Мама долго терпела, но когда прислали письмо в завком, не выдержала. Договорилась с Владимиром Демидовичем и пришла в класс
— Ребята. Я мама Саши и хочу задать вам один вопрос. Знаете ли вы, чтобы Саша поступила нечестно, обманула или подвела товарища?.. Скажи хотя бы ты, девочка.
— Почему именно я? — смутилась Сильва. — Я ничего такого о ней не думала. Обыкновенная девочка. Как все.
— Спасибо. А кто знает о Саше плохое? Я — мама, мне можно,
— Чего там, — закричали мальчишки, — Саша мировая девчонка!..
— Хорошо. Теперь о другом. Я горжусь, что у Саши такие друзья, как Женя и Зиновий. Но вот нашлись люди, которые пишут, что она хулиганка, неприлично себя ведет. Это правда?
— Вранье!.. Неправда!.. Пусть скажет, кто писал!
— Спасибо, ребята, за то, что вы уважаете мою дочь. Вот и все… Да, я еще хотела напомнить, что автора письма на машинке узнать так же легко, как и по почерку…
После этого разговора письма прекратились. Но поползли сплетни. Кто-то, злой и упрямый, распространял их в соседних классах. Давно знакомые девочки стали отворачиваться. Мальчишки похулиганистей подмигивали, отпускали дурацкие шуточки и смеялись вслед. Саша потихоньку плакала.
Женя ходил желтый, скучный, заикался больше, чем всегда. Зиновий не мог смотреть Саше в глаза и только бессильно сжимал костлявые кулаки. Кто этот подлый? Кто?..
Двадцать первого декабря подбросили записку, написанную печатными буквами. „Женя, не выходи из школы один. Тебя хотят побить“. Они вышли вместе.
— Видишь, наврали, — сказал Зиновий. — Никого и близко нет.
На другой день снова записка: „Тебя обязательно побьют. Возьми какую-нибудь палку обороняться“. И опять без подписи. И на третий день записка. Теперь друзья только посмеялись.
А двадцать четвертого декабря, придя пораньше, чтобы помочь приготовить приборы по физике, Зиновий, проходя мимо зала, услышал смех. Заглянул. В кругу мальчишек шестого „г“, спиной к двери, стоял Валерка и говорил:
— Чего я брехать буду? Она ему как жена. Шкилет у них с лета живет. Теща им жратву готовит. А Сашка штаны стирает…
Зиновий влетел в класс. Мальчишки шарахнулись в стороны.
— Ах ты, гад! — Зиновий рванул его за куртку. — Вот кто сплетни распускает!
