на всякий случай отправив в лондонский Ost India Company Bank пару бочонков с червонцами, Павел Леонтьевич отправился в путь, везя документ, после всех чисток и правок содержащий всего три просьбы: вернуть льготы «заслуженным людям» (то есть снять налоги с магнатов), упразднить Малороссийскую коллегию или хотя бы убрать Вельяминова (лютует нещадно, украiнофоб клятий) и дозволить избрание гетмана (если коллегию не уберут, «полному» гетману все же легче будет с ней бодаться). Приняв бумагу, Петр велел ждать. Ждали до сентября 1723-го, когда в столицу приехала (сам ли Вельяминов сообразил или Петр комбинацию придумал, неведомо) еще одна делегация — на сей раз жалобщики от казачества, причем все как один заслуженные вояки, из тех, кого Петр знал в лицо и помнил по именам. Разумеется, двум делегациям организуют встречу, плавно перешедшую в скандал, после чего обласканные казаки убывают, Павла же Леонтьевича сотоварищи приглашают на беседу в Тайную канцелярию. А после того, как был перехвачен гетманский универсал на Батькивщину («Кретины, бля, гасите стукачей, не то всем песец!»), ревнителей вольности помещают под арест. Пока домашний.
Возможно, все бы как-то и утряслось. Но глупость неизлечима. Вести из стольного града ввергли официальный Глухов в предынфарктное состояние. И старшина, уже, видимо, мало что соображая, посылает царю новую петицию. О Малороссийской коллегии там уже ни слова. Только освободите братву, отмените налоги и назначьте выборы. Потому как — внимание! — мы Москве всегда верны были, потому что она с нами всегда по-хорошему, а вот поляки с нами пытались по-плохому, и сами знаете, что и как получилось. Естественно, все завуалировано, закамуфлировано и засахарено, но смысл именно таков. «Новые паны», прекрасно зная, что император, только-только завершивший тяжелейшую войну, очень не хочет нового серьезного восстания на Левобережье, мягко и крайне ненавязчиво шантажируют. Однако, на свою беду не знают, кто такой бригадир Румянцев, пребывающий в это время в Глухове. А человек это не простой. Именно он ловил в Гамбурге бедолагу Войнаровского, отслеживал Орлика, на пару с Толстым изымал из Неаполя царевича Алексея. И так далее. Короче, этакий Судоплатов, и тоже специалист по Малой Руси. Не общаясь с Коллегией и даже матеря Вельяминова на «бенкетах», куда ходил охотно, он лично объездил все города, через доверенных лиц проводил «экзит-пулы» и лично встречался с руководством, мещанами и казаками, выясняя отношение к Малороссийской коллегии, идее выборов гетмана, довольны ли своей старшиной и прочее, прочее, прочее. Придя в итоге к выводу, что народу, в принципе, все по фиг, но старшину ненавидят все, и ежели что, никаких бунтов даже в намеке не предвидится. В связи с чем 10 ноября 1723 года, ровно через день после того как подробный доклад Румянцева, по прихоти судьбы прибывший одновременно с «прошением» старшины, лег на стол императора, томящиеся на квартирах «диссиденты» во главе со своим наказным легли на нары Петропавловской крепости.
Возможно, на том никому уже, кроме «новых панов», не нужная автономия Левобережья и почила бы в бозе. Петр, начав что-либо, доводил дело до конца. Однако вмешалась судьба. Следствие еще шло, персон второго ряда понемногу рассылали по зонам, но Полуботка, особо не разрабатывая, держали в каземате, вполне возможно, готовя для показательного процесса. Есть красивая байка о том, что Петр навещал его в камере, уговаривая не объявлять голодовку и горько каясь в стиле «Не мы такие, жизнь такая», на что гетман, якобы, ответил ярким спичем о «милой Украйне» и «вольности казацкой», после чего пожелал царю поскорее сдохнуть. Вранье, скорее всего, поскольку впервые прозвучало в конце 18 века, да и встреча (если была, что весьма сомнительно) проходила с глазу на глаз. Но факт есть факт: император в самом деле скончался в январе 1725 года, через пять недель после смерти Полуботка, не успевшего увидеть, как дорвавшийся при Екатерине до полной и безраздельной власти Данилыч списками амнистирует «незаконно репрессированных». Все изменилось. Вельяминов-Зернов был отозван и получил взыскание за «свирепость», Малороссийская коллегия распущена «за ненадобностью», а Меншиков в очередной раз повысил свое и так не последнее в России благосостояние. После чего, не останавливаясь на достигнутом, уже при Петре II, бывшем первое время его марионеткой, пробил и выборы нового гетмана. Каковым сентябре 1727 года стал престарелый миргородский полковник Данило Апостол, бывший мазепинец, которого «полудержавный властелин» разрабатывал после явки с повинной и с тех пор числил в своей «обойме». Согласно подписанным накануне выборов «Решительным статьями», автономия Левобережья восстанавливалась в полном объеме. Ради «милой Украйны» бунчуковые в ходе переговоров со светлейшим шли на любые жертвы. Так что контакты с краем в итоге были переданы в ведение Коллегии иностранных дел, а российских ревизоров отозвали (кроме, ясен пень, надзирающих за судебной системой и финансами). Только права смещать гетмана правительство оставило за собой, да выгнать всех евреев не получилось. На последнем, впрочем, старшина не настаивала. Евреи и ей были нужны (без хорошего бухгалтера, как они уже понимали, прожить сложно), а отказ давал возможность приподнять рейтинг в «низах» — типа, видите, козаки, мы ж не только для себя, мы и ради вас старались, да вот москали не дали счастью настать.
Далее наступил золотой век. Что бы ни происходило в далеком Питере, какие бы кульбиты не выкидывала судьба, «новым панам» все шло на пользу. Не помешало ни падение отца родного, Александра Данилыча, поскольку правительство Анны Иоанновны, запоздало торжествуя победу «милославской» партии над «нарышкинской», по всем направлениям (в том числе и на малороссийском) ревизовало богомерзкие инициативы «Наташкиного ублюдка», ни кончина матушки императрицы, поскольку новая монархиня, Елизавета, в свой черед торжествуя реванш «нарышкинцев» над «милославцами», щелкнула «Анькиных холуев» по носу, назначив в гетманы им, ясновельможным и родовитым, Кирилку, 19-летнего пацана самого что ни на есть «быдляцкого» роду, брата своего тайного мужа Алексея Разумовского, в девичестве Розума, начинавшего карьеру подпаском у кого-то из «новых панов». Даже воцарение Екатерины Алексеевны, дамы европейски мыслящей, а потому искренне не видящей смысла в сохранении забавного реликта, обернулось пользой для радетелей «вольности». Ибо, упразднив совсем уж к тому времени опереточный гетманат (против чего никто не то что саблю не поднял, а и не пискнул), компенсировала потерю не просто землями, а тем, чем давно грезили и о чем давно молили — правом владеть теми, кто на ней живет. После чего Василенки стали Базилевскими, подавляющее число вольных хлеборобов, считавших себя, может быть, и без особых на то оснований, казаками — крипаками, а повадки новых, с наслаждением отбросивших кавычки, панов, сформированные памятью о повадках поляков, которые, в отличие от «восточных варваров», паны настоящие, сделали местное крепостное право наиболее жестким в Империи. Салтычиха, как точно отметил Д. Табачник, была шоком для Москвы и Петербурга, но не для Винницы и Черкасс. Когда же, дойдя до крайности «крипаки», как в Турбаях или Клещинцах, брались за вилы, на выручку одворяненным убийбатькам неукоснительно приходили заботливые российские солдаты, и жизнь вновь становилась спокойным, сытым раем. Кто-то, конечно, уезжал в Москву, Петербург, Одессу, там учился, служил, постепенно вырастая в городские головы, миллионеры, «золотые перья», министры, генералы, сенаторы, гоголи. Но большинству хватало наконец-то обретенной вольности. Оно, большинство, вольно ело галушки, возилось на пасеках, писало на досуге акварельки, спивало дедовские думы и листало купленные на ярмарке брошюрки типа «Истории Русов», тужа за штофом горилки на тему, какие бы мы были великие, кабы кляти москали не помешали…
Post scriptum
Священная война
Завершение «Гопакиады», да простится мне тавтология, еще не значит, что она вполне завершена. Остались еще сюжеты, которые хотя и не всегда впрямую относятся к общей канве событий, но для изложения необходимы. В частности, многие интересуются: а что же в 18 веке творилось на Правобережье?
Вернемся чуть-чуть назад. Когда, передохнув после Чигиринских походов 1676-1677 годов, Порта продолжила
