брюнетки в одинаковых синих жакетах и красных косынках. Брюнетки были похожи на стюардесс. По фойе бродили люди в джинсах и горнолыжных комбинезонах с расстегнутым верхом. Дети в ярких свитерках бегали и смеялись. Пахло ванилью, негромко играла 'АББА' – 'Money, money, money…' Из-за стеклянной стены доносился стук бильярдных шаров, там стояли столы и стойки с киями.
– Товарищи, присаживайтесь пока, – громко сказал старшой. – Я сейчас займусь расселением. Далеко никому не отходить.
Саша осторожно положил лыжи на пол и сел в низкое, мягкое, неимоверно удобное кресло.
Ему было волнительно и хорошо. Именно так он все себе и представлял. Надписи на английском, игровые автоматы у дальней стены фойе, раскованные светловолосые парни и девушки в солнцезащитных очках, громко и весело переговаривающиеся между собой по-немецки. Все вокруг было чистым и новеньким.
– Как вы думаете – здесь есть переговорный пункт? Или надо идти на почту?
Саша повернул голову. Справа от него сидела женщина в черной синтетической шубе.
Саша заметил ее еще в автобусе, она сидела у передней двери одна и куталась в пуховый платок. Она и сейчас куталась в платок. Саша подумал, что эта женщина, наверное, случайно оказалась в группе. Она чужеродно, неуместно выглядела в фойе отеля, среди детишек в просторных футболках с надписями и лыжников в комбезах.
Смешно она выглядела в своем платке и черной шубе ниже колен. Лицо у нее было незапоминающееся, никакое. Остренький нос, бесцветные губы, очки в толстой пластмассовой оправе. Училка, наверное, подумал Саша. Или бухгалтерша.
– Не знаю, – сказал он. – Наверняка есть. Да вон, видите…
И он показал рукой на дверь с надписью 'Telephones'.
– Это, наверное, внутренний телефон, – неуверенно сказала женщина. – В Советский Союз по нему, наверное, нельзя звонить. Или можно?
– Я думаю, можно, – вежливо сказал Саша. – Тут же много западных туристов. Они звонят за границу. В смысле, к себе домой звонят. Значит, и в Советский Союз можно. Да вы спросите у девушек.
И он кивнул на стойку администраторов.
– Неловко как-то, – тихо сказала женщина. – Я потом у Виктора Ивановича спрошу.
А вы бывали в загранпоездках?
– Нет, – сказал Саша. – Первый раз. Первый раз в первый класс.
– И я первый раз, – обрадованно сказала 'училка'. – Какая красивая гостиница. Вы спортсмен?
Она посмотрела на Сашины лыжи, лежащие у ее ног. Саша тоже невольно глянул вниз и увидел ее сапоги. Войлочные, несуразные, с металлической 'молнией' спереди.
Такие называются 'прощай, молодость'.
– Да, спортсмен, – сказал Саша. – Кандидат в мастера спорта.
– Вы по профсоюзной линии путевку получали?
Саше не хотелось разговаривать. Ему хотелось сидеть и присматриваться. Даже одно это фойе отеля было страшно интересным. Красочным и непривычным. И то, что он в этом фойе полноправный турист, то, что ему вскоре выдадут ключ от номера и он будет так же непринужденно, как и эти молодые люди в комбезах, ходить по фойе, играть в бильярд, покупать пиво 'Хайнекен', – все это тоже было абсолютно непривычно.
Саше доводилось заглядывать одним глазком в заповедные 'интуристовские' места.
Бывал в 'Национале', в кафе. Был как-то раз в огромном коричневом здании Совинцентра на улице Девятьсот пятого года. Там тоже были бары, недоступные витрины и иностранные вывески. Но там он чувствовал себя так, будто в кино прошел без билета. Как будто его в любой момент шуганут и будут правы. А здесь все было для него. Девушки под надписью 'RECEPTION' что-то писали – для него, кресло было мягким – для него, и двери лифта гостеприимно распахивались – тоже для него.
– Нет, я по комсомольской линии, – сказал Саша. – Я Универсиаду выиграл. Дали путевку от горкома. Повезло.
– И мне повезло, – сказала женщина.
Тут всех позвали к стойке и стали раздавать ключи от номеров. Дали глянцевые картонные карточки, в Сашиной было написано: 'ИМЕ – Берг А.; СТАЯ № 656; ПРЕСТОЙ от 25.02.84 до 10.03.84'.
Сашу, конечно же, поселили с Сахаровым.
Саша стоял на плоской, лысой вершине. Задувал ветер, и под ветром еле слышно шуршали торчащие из снега серые веточки рододендронов. Поскрипывал огромный барабан подъемника, глухо звякали, сдвигаясь, телескопические алюминиевые бугели с тарелочкой на конце. На площадку, прихлопывая задниками, изредка выкатывались лыжники. Сюда, на верхнюю очередь этой трассы, мало кто поднимался. Отсюда вниз вела гигантская крутая ложбина, градусов, наверное, под сорок. Почти все лыжники катались ниже, там было несколько пологих склонов. Как Саша уже успел убедиться, горнолыжное общество было тут представлено главным образом чайниками. Хороших катальщиков было мало, и все они, кажется, катались по этой ложбине или по замечательному склону – собственно, длинной, крутой просеке, что выводила к местечку Яровец.
Накануне Саша не катался, хоть и подмывало сразу переодеться и поспешить к кресельному подъемнику, который был виден от крыльца отеля. День еще не закончился, полупустая 'креселка' еще крутилась, но Саша вчера кататься не стал.
В первый день кататься не надо, такое существовало правило, и Саша его всегда соблюдал. К тому же следовало заселиться, освоиться, найти свой стол в ресторане номер два, получить у старшого свои деньги. И инструктаж на месте тоже пропускать не стоило.
Не надо с первого дня обращать на себя внимание, подумал Саша. Не надо показывать, что ты наособицу, что ты опытный горнолыжник. Не стоит. Надо быть скромнее и не выделяться. Получалось, что Сенька давал ему советы не впустую.
Саша не пошел к подъемнику, а разложил, не торопясь, свои туалетные принадлежности на стеклянной полке над раковиной. Повесил на плечики в шкафу джинсовую куртку, поставил под зеркало в прихожей 'Альпины', положил в шкаф остальные вещи. Затем привычно поставил на тумбочку в изголовье Наташкину фотографию, сел в кресло и закурил, придвинув стоявшую посреди журнального столика белую фарфоровую пепельницу с синей надписью 'BALKANTOUR'. Потом он положил сигарету, встал, прошел в ванную, взял с полки высокий, ослепительно чистый стакан с надписью 'Balkantour', вынул из сумки бутылочку 'Пепси-колы', оставшуюся от обеда в самолете, открыл брелком-открывалкой, налил в стакан, поставил бутылку на желтую салфетку с красной надписью 'Balkantour' и опять сел.
Вот теперь хорошо, подумал он, вытянул ноги и затянулся 'Честерфилдом'. Это была последняя пачка, он берег ее два месяца и открыл только в софийском аэропорту.
Не мог он за границей курить 'Яву'! Ни 'Яву' явскую, ни 'Яву' дукатскую, ни 'Столичные', ни здешнего происхождения 'Родопи' или 'Шипку'. Саша без колебаний распечатал последнюю пачку 'Честерфилда' и надеялся, что купит здесь 'Мальборо' или 'Кент'.
Номер был просторный, новенький, элегантный. Две широкие кровати торцами друг к другу, два больших кресла, столик, темные шторы – все в тон, на всем ни царапинки. Даже висел на кронштейне меленький черный телевизор 'Филипс'.
'Да, – подумал Саша, – это вам не 'Иткол' и не 'Чегет'. Интересно, а может, тут западные телеканалы ловятся? В Прибалтике ловятся, если дециметровой антенной…
Надо будет попробовать'.
Тут пришел Сахаров. Спросил, какую кровать Саша выбирает, и сообщил, что ужин с семи до девяти. Еще сказал, что посмотрел меню в ресторане – офигительное меню.
После ужина (кормили здорово, давали на ужин жутко вкусное жареное мясо с острым соусом, диковинный салат со смешным названием 'шопски салат', апельсины, бананы и баночное пиво по штуке на человека) Саша побродил по вестибюлю, прочел забавную надпись над стойкой администраторов: 'При напускане на хотела, моля, предайте ключа от стаята на администратора!', – выкурил две сигареты, посидел на диване, понаблюдал за публикой. Вышел на крыльцо отеля, толкнул прозрачную дверь с забавными надписями 'дрпни' и 'бутни' (он догадался, что это значит 'на себя' и 'от себя'), постоял там, поглядел на
