Александр нащупал защёлку люка и с усилием отвалил тяжеленную створку — сразу стало светлее. Он перегнулся через затвор и дотронулся до виска неподвижно лежащего Дмитрия — жилка билась, но очень медленно, с перерывами. Жив… Ивана зацепило ещё раньше… Послышался еле слышный стон спереди. Кусая губы, чтобы не закричать от боли в обожжённой руке Столяров полез вперёд. Это был Олег. Он прижимал к животу окровавленные руки. Луч света падал на него из вырванной смотровой щели. «Чем же это нас так?» Вновь слабо удивился Столяров. Уцелевшей рукой полез в нагрудный карман, вытащил индивидуальный пакет и, разорвав упаковку зубами, приготовился наложить повязку, но едва оторвал руки водителя от раны, понял — парню досталось серьёзно… Осколки брони просто пришили крупное тело Сабича к металлу сиденья… «Татьяна!» Обожгла мысль. Он рванулся к ней — девушка неподвижно привалилась к разбитой рации. На толчок слабо шевельнулась и застонала.
— Жива!..
Снаружи послышался голос:
— Эй! Танкёры! Есть кто живой?
— Есть! Но все ранены! Принимай, сейчас люк открою…
Он полз по снегу, прикрываясь дымом от горящего «Черчилля», таща за собой на снятой с убитого шинели Татьяну, раненную в обе ноги. Следом пыхтели пехотинцы, подоспевшие на выручку. Радистка вновь потеряла сознание, едва Столярову удалось вытащить радистку через второй люк, обращённый к нашим. Уже снаружи майор кое-как забинтовал прямо поверх брюк её раны, перекатил на прочную ткань и пополз к своим, здоровой рукой подтягивая шинель с драгоценным грузом за собой. В висках стучало от напряжения, пот заливал глаза, мешая разглядеть то, что творилось вокруг, и когда его подхватили крепкие дружеские руки Александр схватился за кобуру, но услышав знакомую речь успокоился. И только тогда позволил себе потерять сознание. Про осколок, сидящей в его правом плече он даже и не знал…
Глава 10
Проснулся Столяров от того, что на него кто-то смотрел. Рефлекторно он сунул руку под подушку, где лежал его «ТТ», нащупал рукоятку, и только тогда открыл глаза — на гнутом венском стуле сидел дед. Даже не дед. Так и завертелось на языке словечко — «дедок». Маленький, щупленький, в украшенном вышивкой коротком полушубке и валяных домашнего изготовления, бурках. Хитро прищурившись, дедок посмотрел на лётчика, затем полез в карман и извлёк кисет. Молча, но внушительно, извлёк из кармана «носогрейку», набил табаком, зажёг скверную, вонючую спичку, затем пыхнул пару раз, раскуривая трубку, выдохнул облачко на удивление ароматного дыма, почему то пахнущего вишней, и только потом, после трёх невообразимо вкусных затяжек, заговорил неожиданно густым, на грани восприятия, басом:
— Ну, летун. Рассказывай.
— Чего рассказывать, дедуля?
Нахмурился Владимир.
— Где болит, что болит… Дырки в организме от огнестрела имеются?
— А… Понятно. Ранений нет. Похоже, ногу я вывихнул.
— Сейчас поглядим. Но кажется, что действительно нет…
Дед отложил в сторону свою трубку, затем закрыл глаза и повёл руками в воздухе, что-то пришепётывая про себя, затем вдруг выпалил:
— А ведь ты, сынок, не русский! Не пойму, каких кровей? На русского — не похож. На украинца, белоруса, вообще на славянина — не похож. Но и немчурой в тебе не пахнет. Непонятный ты, какой-то…
— А что, важно так? Не всё ли равно, кто за Родину бьётся? Главное — на правой стороне.
— У немцев Германия тоже права… По ихнему! А по нашему — вороги лютые, нежить нечистая! Но ты наш… Советский. Каких кровей будешь?
— Мать у меня норвежка… Отец — русский.
— Ясно… Редкость в наших краях невиданная… Трудно тебя лечит будет…
— Да что тут трудного, дедуля? Ногу вправить, и всё.
— Всё? Шустрый ты, молодец! Нога у тебя четверть беды!
— С чего бы это, дедушка?
— С чего…
Передразнил тот Владимира, затем сказал:
— Ты, парень, на вывих не смотри. Ерунда. Поставим тебе сустав на место, и всё. Тут другая беда… Сколько ты на морозе валялся?
— Тролль его знает… Похоже, что сутки точно. Может, двое…
— Ото ж! Застудил ты себе всё нутро. У тебя лёгкие темнеть начинают. Кашлять, поди начал сразу, как в тепло попал?
— Есть маленько…
— И сбоку у тебя шишка здоровая, а спадать не думает. Так?
— Так…
Недоумевая протянул лётчик.
— Похоже, будто тебя дубиной огрели, да ещё со всей мочи.
— Это, наверное, когда я с парашютом прыгал… Низко было, вот и посчитал ветки.
— Ото ж! Ладно. Мать то как кликала?
— Владимиром.
— Да не отец! Мать тебя как звала?
— Вальдар…
— Красиво… Вот что, Володя — Вальдар, буду тебя лечить. Только одно условие — что скажу, то и делай, даже если тебе это придурью покажется. Согласен?
Столяров пощупал ту самую шишку на боку, невидимую под одеялом и кивнул.
— Согласен.
— Ото ж! Даринка! Внучка!
В проёме мелькнуло, и в комнату вбежала спасительница Владимира.
— Звали, дедушка Василь?
— Звал. Баньку истопить сможешь намедни?
— Смогу, деду Василь.
— Топи. Как сможешь сильно, топи. Чтобы жар был невыносимый. Котомку мою дай сюда.
Та опрометью метнулась назад, в другую комнату и тут же вернулась назад, неся в руках сшитый из разноцветных лоскутков мешок.
— Вот, дедушка Василь.
— Погодь. Не спеши. Я тебе дам лекарство. Перед тем, как его в баню поведёшь, заваришь кипятком и напоишь его. Горилка у тебя есть?
— Есть…
— Крепкая?
— Горыть.
С гордостью произнесла та.
— Неси стакан. Да горбушку хлеба с солью. И ступай баню топить.
— Понятно, дедушка Василь…
Пока Дарина бегала за самогоном, дедок-знахарь откинул одеяло и осторожно касаясь распухшего сустава осмотрел ногу. Затем приказал задрать рубаху и долго, закрыв глаза, водил на багрово-чёрной шишкой руками, цокая при этом языком.
— Повезло тебе, паря… Чуть без почки не остался… Но — повезло. Крепкая, видать, у вас порода! Не хуже наших!
— Про викингов слыхал, дед Василь?
— Это вроде наших казаков?
