Но я не могу.
Всё, что я умею – убивать…
Кто ты, Денис Воронин?
Прожитые дни выплывают из забытья, как чёрные письмена на камне…
А Лери не умолкает.
– …Ты должен был прийти, – звенит её голос, – Чтоб исцелить их боль.
Смешно.
А кто исцелит мою?
– … Для этого ты здесь.
– Не только, – качаю головой. И вскидываю автомат.
Очередь отбрасывает Лери в кусты. Я шагаю ближе и два раза стреляю ей в голову. Алая кровь заливает тёмные, похожие на паклю волосы.
Чьи-то быстрые шаги – за спиной. Рывком оборачиваюсь и опять жму «спуск».
Крот упал.
Я подхожу, склоняюсь над ним. Полагается контрольный выстрел…
Но я стою. Вглядываюсь в лицо Крота.
Падаю на колени и хватаю его за руку. Пальцы – сухие, ещё теплые. Как у живого.
Только изменить ничего нельзя…
Что есть память?
Это яд, молнией пронзающий тело. Когда не можешь дышать, не можешь видеть проклятое безоблачное небо и чувствовать одуряющий аромат сирени…
А всё, что тебе остаётся – последнее, единственное лекарство.
Оно в кармане.
У него удобная ребристая рукоять. Чёрный, милосердный зрачок.
Надо приставить его к своему виску – не замечая раненого крика Майи.
Вот так…
Щёлкнуть предохранителем.
И надавить туговатый крючок спуска.
Глава 23
Тьма.
Спасительное забытьё…
Тут не должно быть света.
Откуда он? Пробивается через веки – тревожащий, невыносимый. Всё, что я хочу – лишь покоя… Неужто и этого не будет?
Открыл глаза.
Я – на земле. Надо мной стояла Лери. Изучающая, внимательная – как доктор у постели пациента.
Она – невредима.
Тёмные волосы, залитые кровью – я сам это видел! Автомат вздрагивал в руках, когда я выпустил в неё полмагазина. И контрольный выстрел…
Она не могла уцелеть!
– Тебе плохо? – голос у Лери – безмятежный.
– Тварь! – отчаянно пробормотал я.
– Опять хочешь меня убить?
– А ты отдай оружие – тогда узнаешь.
Сука. Ни «калаша», ни «макарова». Гранату – тоже забрала…
Кто-то ещё стоит рядом? Я повернул голову.
Майя. А рядом Крот. Живой.
Что-то странное – у них в глазах. Чужое. Словно автомат в моих руках до сих пор грохотал, выплёвывая огонь… И с резкой, болезненной ясностью я понял.
Они оба видели. Были со мной – последние минуты. И заглянули в тёмный колодец моей памяти.
Майя смотрела с ужасом.
А Крот – с отчаянием. Он тоже меня узнал.
Я приподнялся, сел. Обхватил голову руками.
Мне хотелось исчезнуть.
– Как ты мог? – тихо спросила Майя.
– Она – не человек!
– А ты… человек? – слабо донёслось из-за спины.
Угу, пресс-секретарь очнулся. Я повернул голову. Баз смотрел на меня с отвращением, как на раздавленного таракана.
– Хватит, – я поднялся с травы, – Поиграли и хватит!
– Что же с тобой сделали? – глухо выдавил Крот.
– Ничего… Ничего, отец. Просто тебя не было слишком долго…
Смешно. До слёз.
Я развернулся и пошёл к своему дому. Ледяная пустота колыхалась внутри. Этот весенний, пронизанный солнцем город был не для меня.
– Денис! – всхлипнула за спиной Ксюха.
– Ты ошиблась. Меня зовут Дэн Райан.
Я двигался медленно. Ноги подгибались.
Пускай. Куда мне спешить?
Хочу исчезнуть…
Вряд ли Таня Гольцова будет тратить на меня силы.
Кто из них выстрелит первый?
Она или Баз? Майя?
А может… отец?
Я ждал, спиной чувствуя взгляды.
Полумрак за дверью подъезда сгустился в черноту. На целую секунду я замер у входа, не оборачиваясь.
Они не стреляли.
Я шагнул во тьму.
Где вы ходячие трупы и смертельная «паутина»? Сгорели в белой плазме?
Иду к вам. В этом огне и для меня есть местечко…
Не чувствую жара…
Я опоздал? Испарились без меня?
Слишком темно здесь. И нет запаха дыма.
Ступеньки – их тоже нет.
Чёрт, да где же я? А не все ли равно…
Ещё шаг…
Я стою в подворотне. В совершенно незнакомой темной подворотне. С ароматом мочи, свежими окурками и плевками.
Тьфу. Для вечности и забытья – слишком поганое место.
Впереди проглядывал кусок улицы.
Я вышел из подворотни.
Обернулся и увидел вдали реку, одетую в каменные берега. А за ней – зеркальную громадину Бизнес- Центра. Облака плыли в тридцати ярусах бронестекла.
Я задрожал от смеха. И сел прямо на асфальт.
– … на московских изогнутых улицах умереть знать судил мне Бог.
Не знаю, сколько времени прошло.
Мимо двигались машины. Шли прохожие.
Обычная суматоха большого города. Не такая, как в прежние времена – из двенадцати миллионов
