– … друга, – слово было непривычным, Хенрик с трудом смог его произнести.
Холодная отрешенность опустилась на Юнге, ему вдруг стало все равно. Ощущение провала было страшнее страха смерти, смерть теперь не казалась ему чем-то опасным – теперь, когда все рухнуло. Осталось только горькое изумление: месяцы драгоценного времени, напряженный труд сотен специалистов, десятки совещаний, миллионы потраченных марок – все пошло коту под хвост из-за какого-то сумасшедшего.
– Да вы спятили. Друг – у вас? У егеря?
– Такому, как ты, этого не понять, – с ненавистью процедил Хенрик.
Но Юнге не мог остановиться, словно катился с горы. Думал, пусть выстрелит. Вспышка – и темнота, о его позоре никто не узнает, он погибнет, как пишут газеты, на боевом посту. Руки его дрожали, но это был не страх – отчаянная решимость.
– Если она ваш друг – тогда кто навел полицию? Откуда они узнали?
– Они просто сопоставили факты. Не так уж они глупы, – угрюмо возразил Хенрик в уверенности, что она не может предать, что они на самом деле друзья. Он вспомнил, как она сказала: «Я на вашей стороне».
– Она же подружка того чокнутого лейтенанта. Лонгсдейла! Я нажал на все кнопки, чтобы ему дали зеленый свет. А он оплошал. Если бы не она…
– Заткнись!
Юнге хихикнул в истерике.
– Такие, как она, мать продадут ради сенсации! Если не она – тогда кто? Она сдала тебя! Ты размяк! Из-за бабы!
Хенрик обрушил на него приклад: хотелось покончить с этим раз и навсегда. В последний момент сдержал руку, понял – это ничтожество провоцирует его намеренно.
– Она помогла мне, – упрямо сказал он, а в голове звучал умоляющий голос: «Но ведь существуют какие-то способы…»
Юнге лежал на пыльном полу, боль в груди отрезвила его, привела в чувство.
– Ты даже представить не можешь, во что ввязался, – прошептал он.
– Вставай. Если не хочешь сдохнуть в мучениях – вставай. Двигай ногами, червяк. В кабинет, или что там у тебя. Шевелись.
Вернулся страх. Юнге почувствовал, как сердце проваливается куда-то в желудок.
– Где документы по операции?
– Их нет. Только отдельные инструкции. Никто не хранит все в одном месте.
Хенрик оглядел темные углы, нелепые шторы, ряды стульев: все было мрачным, неживым. Должно быть, решил он, время уже вышло. Его план сработал. Трое суток истекло, а он все еще жив. Вот только для чего? Он не знал. Он не чувствовал ни боли, ни желаний, жизнь больше не манила его. Он устал только ненавидеть. Но что-то подталкивало, понуждало действовать так, а не иначе. Какое-то последнее дело, не выполнить которое он не мог. Это невыполненное обязательство мешало ему, не давало чувству покоя захватить его: он смутно помнил, что это чувство почти пришло к нему, когда он встретил на лестнице насмерть перепуганного Юнге в туфлях, хлюпающих от воды.
– Где они? – повторил он настойчиво.
– В сейфе.
– Доставай.
– Они зашифрованы. Вам не будет от них никакого…
– Выполняй.
– Но это секретные данные, – неуверенно возразил Юнге, а пальцы его тем временем набирали код.
– Если они окажутся стертыми, я переломаю тебе руки, – предупредил Хенрик, и Юнге торопливо приложил глаз к сканеру сетчатки.
Неожиданно над столом возникло бледное сияние голокуба, мертвенный свет окрасил стены голубыми бликами. «Запрос закрытого канала. Пройдите идентификацию», – произнес хорошо поставленный женский голос.
– Что это такое?
Юнге очнулся, покачал головой.
– Удивительно, – сказал он. – Все отключилось, даже вентиляция, а эта железка – жива- живехонька.
– Ты не ответил.
– Вы же слышали – запрос закрытого канала, – он сощурился, пытаясь разглядеть часы над дверью. – Это гроссгерцог. Желает услышать мой доклад о начале операции. А мне и сказать-то нечего, сижу тут, как крот.
– Что, в самом деле – гроссгерцог?
– Я же – генерал-майор, – не удержался от хвастовства Юнге. Но голос его был исполнен грустной иронии. – В нашей службе это что-то да значит.
Хенрик посмотрел на моргающие строки. Гроссгерцог? Ну и ну!
– Ну что ж, давай, проходи свою идентификацию, – веселая бесшабашность неожиданно захватила его.
– Послушайте, Вольф, застрелите меня, и дело с концом, – устало сказал Юнге. – В конце концов, я офицер, ни к чему подвергать меня унижению.
– Унижению? Офицер? – Прошлое поднялось из темных глубин; он не различал деталей, все слилось в одну смазанную картину, но именно она создавала эту яростную непокорность, жажду мести: песня над вечерней улицей, дым над крышами, лицо в машине; хриплый голос, исторгающий – «Свобода – это совсем другое слово…»; марширующие колонны, дрожащий свет факелов, уроки Дитеринга, холод каменных плит, проникавший до самого сердца; слезы на лице девушки, боль в груди; отчаяние в глазах Греты в день, когда она впервые выстрелила в человека; перекошенные лица тех, кто умер сегодня только для того, чтобы он дошел до цели.
– Да что ты знаешь об унижении? – спросил он с ненавистью, и чип послушно включился, погнал флюиды страха, окутал Юнге удушливой волной.
– Пожалуйста, убедитесь, что системы защиты от прослушивания включены, – говорил женский голос. – Приложите указательный палец правой руки к считывателю… спасибо… большой палец левой… сделайте выдох по сигналу… спасибо… линия активна.
Человек с мешками, набрякшими под глазами, сверлил его пристальным взглядом. Хенрик не ощущал ничего, кроме усталого удивления: не было в этом человеке ничего величественного, ничего из тех черт, знакомых каждому солдату по многочисленным изображениям, никакой парадной формы, строгой осанки, холодной полуулыбки на сжатых губах. А были короткие волосы с сединой на висках, жесткие складки вокруг рта и не слишком свежая армейская рубаха с расстегнутым воротом. И была аура власти, Хенрик почувствовал ее через разделяющие их тысячи миль; ни небрежно выбритый подбородок, ни морщины на лбу не могли рассеять этого давящего ощущения, олицетворявшего собой огромную мощь, весь тот мир, в котором не нашлось места для парня с нечистой кровью.
– Кто вы такой? – спросил гроссгерцог Карл, и Хенрик подивился силе его спокойного голоса. Намертво вбитые рефлексы скрутили его тело, он выпрямился, отпустил шею замершего от боли Юнге, вытянул руки по швам, набрал полную грудь воздуха для уставного доклада – и вдруг затих, сраженный пониманием: что ему теперь гроссгерцог, теперь, когда он уже за барьером, когда секунды жизни капают в кредит, когда время приобрело отрицательную величину? Он заставил себя расслабиться и сказал, вызывающе глядя в серые глаза:
– Я тот, кто убил вашего племянника.
80
– Что тут происходит, генерал? – холодно поинтересовался Карл.
Юнге тщетно искал слова.
– Ваше высочество… я… меня взяли в заложники. Этот человек.
– Ну, пустой болтовней делу не поможешь, – вмешался Хенрик. – У меня есть хорошее средство. Кстати,
