Лео отзывает меня в сторонку.
— Минометы купили. Мин мало, всего тридцать штук, все осколочные. Термитных не достали.
— Минометчиков нашли?
— Двоих. Больше нету. Да и те максимум на что способны — установить миномет в боевое положение.
— Ясно. Значит, так: по три человека на ствол. Наводчик, заряжающий, подносчик. Обеспечь людей. Завтра с утра найди отдельное помещение, займусь с ними. Жаль, что я не минометчик. Но кое-чему научу.
— Понял. Подготовим. Как тебе бойцы?
— Лучше, чем я думал. Было бы у меня времени с месяц…
— У нас всего несколько дней. Имперцы рядом. Ресифи бомбят.
— Ладно, что-нибудь, да получится, — успокаиваю я капитана, озабоченного скорым прекращением вольной жизни.
Добытые минометы оказались примитивными гладкоствольными конструкциями калибром 81 миллиметр, собранными, похоже, на тех самых мини-заводах по производству «сельхозоборудования», что щедро поставляются Демократическим Союзом. «Дешево и сердито», — основной принцип оружия, производимого для партизан. Вспоминаю все, что знал из базового курса малых артсистем поддержки. Ничего похожего у нас не было, конечно, ротные взводы тяжелого оружия оснащены автоматическими стомиллиметровками на самоходных шасси, но миномет — и на Тринидаде миномет. Принцип действия тот же. Ствол, казенник с бойком, шаровая пята, опорная плита, сошки. Мины с уменьшенным вышибным зарядом для уменьшения дальности. Дальность, очевидно, — 3–5 километров. Для нас с избытком. Минимальный угол возвышения — 45 градусов. С увеличением угла дальность падает. Никаких баллистических вычислителей, конечно, нет. Равно как и дальномера в комплекте. Никакой системы наведения с корректировкой по спутнику, стратосферному наблюдателю или локальному целеуказанию. Ладно. Дальность и направление определим по карте — точность вполне достаточна. Краткая таблица стрельбы выгравирована на верхней части плиты.
Наводчики — низкорослый толстяк Гинле и худосочный юноша со странной фамилией Лула — наблюдают за мной с некоторой опаской.
— Справитесь с этими зверями? — спрашиваю их.
— Надо, значит, справимся, — отвечает Гинле.
— Если революция потребует — умрем, но справимся, сеньор тененте, — заверяет Лула.
— Ты вот что, юноша, — гашу я его порыв. — Ты пойди в сортир и удавись там тихонько, коли смерти ищешь. Мне твой прыщавый труп не нужен, мне надо, чтобы эти минометы стреляли куда скажу, ясно?
— Ясно, сеньор тененте! — вспыхивает ушами пламенный революционер.
— Подберите себе корректировщиков из групп связи, спросите, кто сам вызовется. Скоро потребуется стрелять не просто так, а в конкретную цель. Неделю даю. А пока начинаем тренироваться. Отрабатываем развертывание в боевое положение. Вы двое — чего уставились? Сюда, быстро. Это ваш командир группы. А это ваш.
Теперь у Лулы вспыхивают и щеки. Такого неожиданного повышения он не ожидал. Рассудительный Гинле довольно крякает:
— Не сомневайтесь, сеньор тененте, все будет как надо. Ты, дылда, топай ко мне. Хватай плиту. Да не так, гнилой початок! Спину сорвешь, пес блохастый. Как зовут-то тебя?…
Поздно вечером моя прилипчивая троица, держась на почтительном удалении, сопровождает меня на конспиративную квартиру. Номер в скромной гостинице — трехэтажном здании, окруженном тропической зеленью. По ночам пальмы уютно шелестят в раскрытое окно своими опахалами. Миленькая смуглая горничная не прочь обслужить меня лично.
— Сеньор турист желает чего-нибудь еще? — спрашивает она с вежливой улыбкой, складывая руки на животе, что здорово подчеркивает ее красивый бюст за накрахмаленным белым вырезом.
Горничная вне политики. Она мечтает купить крохотный двухместный автомобильчик. Она привыкла обслуживать богатых постояльцев, а не всяких босоногих скотов, как она называет зачастивших в номера революционеров. В спокойную ночь она не прочь подработать дополнительно. Она не проститутка, боже упаси! Она просто любит богатых и уверенных в себе мужчин. Приработок даже доставляет ей удовольствие. К тому же делает ближе заветное двухместное чудо с открытым верхом.
— Спасибо, сеньора, — вежливо улыбаюсь я. — Больше ничего не нужно.
— Спокойной ночи, сеньор.
Горничная ничем не показывает своего разочарования. Моя мягкая усталая улыбка волнует ее. Она усаживается за столик в своей каморке и представляет, как этот высокий белый мужчина с грустными серыми глазами целует ей шею. И к черту автомобильчик! Но скромность не позволяет ей сделать первый шаг. И она запирает дверь и оглаживает свои тугие бока. «Жаль, что я не в его вкусе», — думает она с легким томлением.
Я же вытягиваюсь на просторной мягкой шконке и представляю на ее месте Шармилу. Чувствую ее запах. Тепло кожи. Легкое прикосновение губ. Запах парного молока во время поцелуя. Легкая грусть смешивается во мне с тревогой — как ты там, тростинка моя? Жива ли? Течение крутит меня в диком водовороте событий. Я плаваю, как щепка, то ныряя, то вновь выскакивая на поверхность. Я уже давно не властен над течением своей жизни. Больше всего я боюсь того счастливого дня, когда меня выбросит на берег. Что я буду делать? Сможет ли Шар пойти со мной? Смогу ли я позволить ей это? Хочу ли я этого, наконец? Что ждет нас после того, как мы сползем с постели? Что мы умеем, кроме как убивать?
— Спокойной ночи, милая, — шепчу я в подушку и проваливаюсь в сон.
Как говорил когда-то Калина: «первый блин комом». Что такое «блин», я понятия не имею, видимо, что-то из очередной национальной кухни, но что наша дебютная акция вышла комковатой, это точно. Началось с того, что группы выдвинулись на исходные не вовремя. Минометчики уже начали палить в белый свет как в копеечку, стараясь попасть по зданию городского управления Революционной Безопасности, и отстрелялись успешно, а мы продолжали торчать в подвалах и квартирах вокруг комендатуры, под их далекое буханье, дожидаясь, когда прибудет второй номер одной из пулеметных групп. Все бы и ничего, да только у потерявшегося бойца при себе были магазины к пулемету, а начинать атаку без запланированного прикрытия я не хотел. Наконец, когда ожидание превысило все мыслимые нормы, скрепя сердце я разделил между пулеметами боекомплект второй группы.
— Огонь с предельно близкой дистанции и только короткими очередями, — инструктирую я приунывших пулеметчиков. — Услышу, что бьете длинными, пристрелю как собак.
— Ясно, сеньор тененте, — нестройно отвечают они.
— Вперед, на исходные. На стрельбу с флангов не отвлекаться. Что бы ни происходило, ваш сектор огня только перед вами.
— Сеньор тененте, у второй группы тяжелого оружия проблемы, — докладывает запыхавшийся посыльный из группы связи, — у гранатомета села батарея, стрелять смогут только одиночными и без точного прицеливания.
— Передай группе оружия, пускай выдвигаются на расстояние пятьдесят метров от ворот. По моей команде — огонь по воротам прямой наводкой.
Хозяин захваченной квартиры, в которой я расположился вместе с первой группой гранатометчиков, испуганно улыбается мне сквозь неплотный кляп. Сидит в глубине комнаты, скрытый от окна массивным шкафом. Веревки опутывают его, словно диковинный кокон. Убивать его, как это обычно делается при силовых акциях, не стали. Я настоял.
— Мы и так минометным огнем кучу посторонних покрошим, давайте уж обойдемся без лишних трупов, — заявил я при подготовке.
— Подумаешь. Лес рубят — щепки летят, — непонятно отвечает Лео.
— Лео, мы готовим захват города, не забыл? Хочешь, чтобы после прихода имперцев вас отлавливали, как бешеных собак? Я в этом не участвую.
— Хорошо, убедил, — нехотя соглашается он. — Никаких лишних жертв.
Я вижу жалость ко мне — мягкотелому имперцу. «Тоже мне убийцы, — мелькает в его голове. — Мои
