ладонь. Миг — охотник растворяется в толпе и передает добычу сообщнику. Со мной так не выходит. Настороженное внимание к своей персоне ощущаю задолго до начала события. Словно комариный зуд брони, обнаружившей захват поисковым радаром. Так что уличный охотник успевает схватить меня за руку, но вместо моего коммуникатора получает ощутимый тычок локтем в живот. Следующим движением шлепаю его тыльной стороной ладони по пухлым губам. Удивление и боль отражаются на лице представителя трудового народа, а потом он с криком бросается за мной с явным намерением поквитаться. Мои телохранители ловят пролетария за штаны и весьма чувствительным движением пасуют им в толпу. Возникает заминка, в процессе которой стороны, отдавившие друг другу ноги, вспоминают странные случаи множественных межвидовых сексуальных связей родственников оппонента и его самого с различными представителями животного мира. От слов стороны переходят к делу, и вот уже я забыт, меня подталкивают подальше от катаклизма, а позади уже кипит, расширяясь, настоящая уличная драка, в которой соседствуют и шпана, и почтенные отцы семейств, и революционные полицейские, которые как были, так и остались обычными копами, продолжающими служить в надежде на возвращение старых добрых времен, по привычке проталкиваются к дерущимся со всех сторон, где извиняясь, а где прикладывая непонятливых шоковой дубинкой. На их фуражках эмблема с орлом заменена революционным триколором, и больше никакой разницы я не замечаю. Поддерживая на словах и по приказу начальства новую власть, они стараются не вмешиваться в разборки революционных отрядов друг с другом, предпочитая оставлять это дело на совести революционных комендатур. Они абсолютно правы своей вековой мещанской мудростью — власти приходят и уходят, а полиция остается всегда.
Пляж окончательно глушит меня грохотом музыки. Юноши, дети, старики, молодые женщины с завлекающе-томными улыбками и солидные корпоративные менеджеры, развязавшие свои клубные галстуки, — все самозабвенно отплясывают на песке вокруг оркестровых площадок, часто босиком, разгоряченные, возбужденные, огненные. Они прерываются на пару минут, чтобы хлебнуть ледяного пива или колы тут же, поблизости, у ближайшего передвижного бара, и снова расправляют плечи и закатывают мечтательно глаза при совершенно невозмутимой физиономии, так что становится видно, как бурлит в них сдерживаемая лава желаний. Они так красивы и вдохновенны, что ничуть не ассоциируются с теми угрюмыми озлобленными отбросами, которые живут у нас в Латинских кварталах, но в танце они становятся так похожими на них, и я сразу вспоминаю разнузданный карнавал в Зеркальном, и таких же детей, еще вчера голодных, немытых, а сегодня счастливых и радостных, и людей, которые не имеют других забот, кроме главной — радоваться жизни, и нет у них ни безработицы, ни нищеты, ни счетов за коммунальные услуги, ни нудной череды беспросветных буден. Вокруг на много километров сейчас нет ничего — нет революции, нет политики, нет супружеской верности и измен, нет погибших или пропавших родственников, разграбленных домов, брошенных имений, нет собачьих бегов и торговли сексуальными рабами, сейчас всем плевать на курс тринидадского реала и на очередное поражение сборной города по футболу. Потому как — Новый год, и жизнь продолжается, и она, несмотря на новые законы и рост цен, прекрасна. Грохот и разноцветные вспышки над морем — не огонь нашей артиллерии, это разминаются многочисленные салютные команды, пристреливаясь своими фейерверками к ночному небу.
По совету своих бодигардов я покупаю у разносчика несколько белых гладиолусов в комплекте с крохотной лодочкой. Лавируя между гуляющими, пробираюсь к воде. Длинные пологие волны облизывают песок у моих ног. Шелест их не слышен — так громка музыка вокруг, и мне жаль, что нельзя просто посидеть в тишине на этом чудесном теплом песке, опустив босые ноги в набегающие волны. Парочка моя все еще рядом, но вот-вот они растеряют остатки революционной сознательности и потеряют меня среди толпы. И что им сейчас гнев Лео или тененте Яна? Новый год! Жизнь прекрасна. Третий уже притопывает ногой в такт музыке ближайшего оркестрика. Первый умоляюще смотрит на меня: можно, сеньор Ивен? И щедро тратит выданную на расходы мелочь — покупает большую бутылку пива и в три долгих глотка из горлышка опорожняет ее наполовину.
— Надо положить цветы в лодочку и отправить ее в плавание. Это подношение богине моря — Йеманже, — подсказывает мне Первый, в то время как Третий уже вовсю отплясывает возле ближайшей площадки в окружении юных черноволосых див.
Пока мой спутник прикладывается к бутылке, я сбрасываю сандалии и по примеру многих вокруг вхожу по колено в теплую воду. Лодочку подхватывает волна. Растворяясь постепенно в темноте, белые цветы светятся крохотными габаритными огнями. Богиня приняла мой дар. Рядом со мной молодая женщина в короткой юбке опускает в море крохотный плотик с такими же гладиолусами и зажженной свечой. Мягко толкает его от себя. Волна поднимает и несет подношение обратно. Женщина вновь подталкивает подарок, и вновь Йеманже дует губки и отворачивается от нее. Женщина не сдается. Она твердо намерена получить счастье в наступающем году. Она вновь и вновь повторяет свои попытки, и легкая досада борется в ней с почти детской обидой на капризную богиню. Она ловит мой взгляд, и немного виноватая, совершенно не кокетливая улыбка светится на ее смуглом лице. Я говорю: «Позвольте, сеньора!» — и, подталкивая ладонью, провожаю ее плотик дальше в море. Так далеко, что спохватываюсь только тогда, когда вода намочила края моих коротких белоснежных шорт. Покачиваясь и трепеща под легким ветерком, огонек медленно дрейфует в темноту, вливаясь в россыпь своих близнецов.
Женщина хлопает в ладоши, смеется и шагает мне навстречу. Я не успеваю увернуться от ее напора, как она налетает, словно душистый ураган, и крепко целует меня в губы.
— Спасибо, сеньор! У вас легкая рука! — говорит она, смеясь.
Ошалевший от жгучих мягких губ, я неуверенно острю:
— Должно быть, ваша богиня принимает подношения только от представителей противоположного пола. И никогда — от таких прекрасных конкуренток.
В мыслях ее только детская радость, ничем не замутненная, и — увы, никакой эротики, во всяком случае, по отношению ко мне. Поцелуй в губы ничего не значит для этой прекрасной смуглой леди-вамп, она просто выразила мне искреннюю признательность и поделилась своей радостью самым естественным способом. Нет никакой надежды на еще одно повторение столь чудесного подарка. Она ослепительно улыбается в ответ на мой комплимент и тут же забывает о моем существовании, выходя на берег, где ее тут же окружает смеющаяся компания.
Когда я выбираюсь следом, то обнаруживаю, что мои сандалии волшебным образом испарились. Санта-Клаус чудит, не иначе. Оглядевшись вокруг, обнаруживаю, что большинство присутствующих передвигаются босиком. Ну что ж, невелика потеря. Брожу бездумно, глядя по сторонам, наслаждаясь шелковым песком под ногами. Ласковый пляж льнет к ногам теплым котенком. Радость окружающих постепенно пропитывает меня, смывает сомнения и страхи, жизнь, со всеми ее опасностями, несуразностями и проблемами, странным образом перемещается в какой-то не наш, параллельный мир, и мне ее ничуть не жаль. Я даже не замечаю, что мои сопровождающие исчезли в неведомом направлении. Плевать. Я не верю, что в этом мире существуют революционные патрули и Безопасность. Ну а полиции на меня вообще плевать. Я для нее — просто приезжий, к тому же белый, а значит, наверняка состоятельный. Я пью в мини-баре на берегу холодное пиво, на этот раз вполне неплохое, перекусываю каким-то странным произведением из копченых мидий, кажется, и оглушающая музыка уже не давит на мои многострадальные уши вибрирующим прессом. Сидя на жесткой пластиковой лавке, я любуюсь россыпью огней и радостных улыбок. И когда взгляд мой становится задумчивым и отстраненным, а огни начинают двоиться в глазах, на меня накатывает знакомое ощущение. Появляются искорки, сначала редкие, потом их становится все больше, они заполняют все вокруг, и шум ночного праздника начинает отдаляться, смываемый рябью перед глазами. «О нет, только не сейчас!» — возмущенно протестую я, и мир вокруг внезапно взрывается. Огонь и грохот вокруг, небо извергает потоки разноцветной лавы, выстрелы сливаются в грохот настоящей артподготовки, но люди не падают на песок в поисках укрытий. Они прыгают и вопят, они обнимаются и целуют друг друга, они пьют шампанское и пиво из небьющейся посуды, и сам я обнаруживаю себя стоящим по щиколотку в воде с бутылкой вина в одной руке и прозрачным пластиковым бокалом — в другой. И женщины вокруг целуют всех на счастье, и мужчины обнимаются, и — «Feliz Ano Novo!» [6] — меня обнимает и целует какое-то волшебное создание — очаровательная девушка, почти ребенок, она упруго прижимается ко мне своими остренькими грудками, повисает на шее, я с удовольствием отвечаю на поцелуй, и она бежит дальше.
А ко мне устремляется полногрудая дама лет сорока и тоже с жаром целует…
— Feliz Ano Novo! — говорю ей, переводя дух, и она смеется и ерошит мой ежик на голове.
