— Какие?!
— Неважно. Есть такой метод фотографии. Считается, что он позволяет делать снимки… Не люблю это слово, но придется назвать — биополем. Так вот, если половинку листа отрезать и сфотографировать, на снимке будет виден контур целого листа. Здесь то же самое. Понятно?
— Не совсем. Почему так происходит? И что именно?
— Не знаю. Но наши научились это использовать. Научились где-то за пару тысяч лет до изобретения фотографии. Как тебе такая маскировочка?
— Великолепно, — девушка свирепо чесала ладонь. — А не настолько эффектно можно было?
— Нельзя. Это не для эффекта, это для эффективности. Погоди, я сейчас, — Саша снова нырнул в колючую стену. Послышался его голос: «Домой, Гривна, домой!» В ответ недовольно фыркнули. «Иди домой, я надолго!» Фыркнули еще раз, наконец глухо ударили копыта. Нехотя, медленно. Потом быстрее и быстрее, и наконец частая дробь стала удаляться и затихать. Ведун вернулся, потирая щеку.
— Тут никакая привычка не поможет, — проворчал он, перехватив чуть насмешливый взгляд. — Пошли, здесь уже совсем рядом.
Оказалось, действительно рядом. Только в какую сторону — Татьяна так и не поняла. Пятнистая спина мелькала перед глазами, сворачивая то вправо, то влево. По идее, они должны были бы крутиться вокруг одного-двух деревьев. А может быть, так оно и происходило — но после каждого поворота все выглядело совершенно иначе. Наконец Саша нагнулся, ухватил неприметный кустик — и вдруг поднял его вместе со снегом и дерном.
Нет, не поднял. Отвалил в сторону, как крышку люка. С повисших в воздухе корней сыпался песок. Несколько взмахов широкой ладони — и в свежей яме показались лакированные доски. Ведун достал из-за голенища нож, поддел. Тихо скрипнули петли.
— Вот и моя келья, — в темноту круто уходила деревянная лестница. — Вперед не пропускаю, поскольку темно. Сейчас плошку зажгу, и можно будет спокойно посидеть, поговорить. Разговор вроде бы долгий намечается, а к вечеру снег обещали. Возможно, что и с ветром.
Хозяин соскочил в свое подземелье, почти не касаясь ступенек. Чем-то звякнул, чертыхнулся. Почиркал спичками. Наконец где-то далеко внизу замерцал, задрожал красноватый отсвет.
— Прошу! — гулко выкатилось из лаза. — Только осторожно, лестница крутая!
Идти или нет? Черт с ней, с лестницей, спуститься-то можно — а выбраться? В лесу, если что, можно хоть убежать… куда угодно. Куда глаза глядят. Пусть даже через настоящие кусты. И снег по колено. А сейчас вот сама спустится — и делай с ней, что хочешь. Хоть закопай, хоть запри в этом погребе, чтобы не лазила куда не надо. Тогда она точно никому уже не помешает… И ведь сама сюда приперлась, сама!
Вот именно. Если уж приехала, надо дело сделать. И в конце концов, пристукнуть ее можно было и без таких хитростей. Да и все остальное сделать, о чем тот же «Гайд-парк» постоянно пишет. Чикатило подземелья не рыл. Да и в эту яму ее можно было спустить, не показывая дороги к ней. Стукнуть по голове еще на тропинке — и на веревке в этот же люк. И очнулась бы непонятно где. Так что не сочиняй, где и чего не надо, светило журналистики! Лезь лучше, тебя человек… то есть Древний ждет.
Внизу оказалось довольно уютно. Никаких земляных стен и осыпающихся потолков, никаких корней и червей. Даже на погреб не слишком похоже. Тесный тамбур, откинутая в сторону тяжелая брезентовая штора. А за ней — обшитая досками комнатка. И размерами, и обстановкой напоминающая скорее вагонное купе. Две лавки и столик между ними. Только вместо окна — полка, с которой подмигивал желтый огонек. — Проходи, присаживайся, я люк закрою, — хозяин протиснулся на лестницу. Чем-то пошуршал. Наконец тихо хлопнула крышка.
Татьяна пощупала стену. Надо же! Ни сырости, ни плесени. И доски — лакированные, что ли? Похоже. А самое удивительное — в воздухе не чувствовалось подвальной затхлости. Свежий воздух, разве что от плошки горящим парафином попахивает.
В тамбуре ухнуло. Похоже, ведун решил не пересчитывать ступеньки, а попросту спрыгнул. Метров с трех, не меньше — лестница длинная. Интересно, сколько земли над головой? И зачем понадобилось так глубоко прятаться? Он тут что, бомбежку пересидеть готовился?
— Ну как, устроилась? — Саша задернул за собой брезент, плюхнулся напротив. Лавка возмущенно затрещала и скрипнула.
— Это вы сами все… выстроили?
— Сам. От первой лопаты до последнего гвоздя.
— А зачем? От кого-то прятались?
— Почти, — хозяин подземелья прищурился и посмотрел на штору так, словно из-за нее должен был выскочить незваный гость. Очень неприятный гость. Скорее всего, даже опасный. На скулах ведуна перекатывались желваки. — Только не спрашивай, от кого, ладно? Наверно, можно было и проще, а я вот взял и вспомнил, чему учили. В разведке, — ответил он на немой вопрос. — За службу, правда, ни разу такой схорон копать не довелось, а вот в мирной жизни видишь, что иногда получается. Ладно, это все было и прошло. Рассказывай лучше, что ты за новости привезла.
— Простите, а наверху об этом нельзя было поговорить? Под небом как-то лучше, — не удержалась девушка. — Или там птицы подслушать могут?
— Могут, — Саша сказал это вполне серьезно. Так, что острить больше не хотелось. — А самое главное — незачем лес тревожить. И не только лес. Здесь — мое место, понимаешь? Только мое. Там, наверху, — я один из Круга, со всеми обязанностями и обетами. Здесь — сам по себе. Александр Шатунов, как он есть… И как его нет. Там, наверху, нет. Не поверишь — даже Филиппов, лесник наш вековечный, и тот здесь не был. Знает, что у меня где-то своя нора есть. Правда, он и не искал специально. Так что я сейчас, как говорят менты, не при исполнении. Ну, рассказывать-то будешь? Или тебе обязательно официальный ведун нужен?
— Не обязательно. Вот из-за чего все, — Татьяна покопалась в сумке, вытащила и положила на стол газету. Заранее сложенную так, чтобы злополучную статью не искать. — Понимаете, я теперь на филологическом…
Осеклась. Приготовленная еще дома и повторенная в электричке речь развернулась поперек горла и застряла. Саша смотрел на снимок. Только на него. С ужасом. Такой же вид, наверное, был у незадачливой ведьмы, когда на нее полезли муравьи. Только со стороны она себя тогда видеть, конечно же, не могла. Теперь можно представить… Но что же они все такого находят?!
Саша крепко зажмурился, сжал кулаки. Шумно выдохнул. Спросил, не разжимая ни век, ни зубов:
— Когда снимали?
— Недели три назад, — недоуменно ответила девушка. — Может, чуть больше или чуть меньше, я уже не помню. Сама и щелкнула. А в чем дело?
— Там что, выгоревшее пятно? — Голос какой-то незнакомый. Словно совсем другой человек перед ней сидит. Охрипший от напрасных криков в пустыне, уже не надеющийся на ответ.
— Да… Недавно выгорело, то есть незадолго до того, как я там была. Наверное, мусор жгли. Там тряпки какие-то, железок мелких полно и пахнет то ли бензином, то ли еще чем-то таким…
Нет, все-таки муравьи — это не самое страшное. Внезапно распахнувшиеся, светящиеся в подземных сумерках глаза ведуна заставили Татьяну вжаться в холодные доски. Хотелось убежать — немедленно выскочить отсюда и спрятаться, спрятаться, спрятаться!.. Лучше всего — дома, под одеялом. И сразу же проснуться. И понять, что все это — просто кошмар, нечего всякую ерунду на ночь читать…
— Бензином, говоришь? — проскрежетал голос. Она кивнула, но Александр этого, похоже, не увидел. Смотрел куда-то через доски, через метры земли и сотни километров лесов, холмов и полей — туда, где почернела и рассыпалась пеплом трава на небольшом холмике. — Бензином… Нет, сударыня, не бензином. Неужели до сих пор?.. Или недавно появилось?
Страшные глаза закрылись, Саша провел по ним рукой. Потер лоб. То ли вздохнул, то ли застонал. Убрал руку, посмотрел на собеседницу. Устало, отчаянно, тоскливо, но хотя бы без этого потустороннего блеска. Или просто минуту назад померещилось?
— Татьяна, ты это место в первый раз видела? Сама нашла или показал кто?
— Никто не показывал, честно! Просто… Ну… Я же эту статью писала от балды, не так серьезно, как вы все смотрите! Ну что такого! Обычный «желтяк», сенсация с потолка — чуть-чуть правды, чтобы остальное на нее похоже было! Присмотрела местечко за городом. Там каждый выходной целыми толпами гуляют —
