О мой купальщик боязливый,ты б сам не выплыл — это яволною нежной и брезгливойна берег вынесла тебя.Что я наделала с тобою!Как позабыла в той беде,что стал ты рыбой голубою,взлелеянной в моей воде!И повторяют вслед за мною,и причитают все моря:о ты, дитя мое родное,о бедное, прости меня!
* * *
Он поправляет пистолет,свеча качнулась, продержалась…Как тяжело он постарел,как долго это продолжалось.И вспомнил он издалека —там, за пределом постаренья,знамена своего полка,сверканья, трубы, построенья.Не радостно ему стареть.Вчера побрел, побрел далекона первый ледоход смотреть,стоял там долго, одиноко.Потом направился домой,шаги тяжелые замедлили вдруг заметил, боже мой,вдруг эту женщину заметил.И вспомнилось — давным-давно,гроза, глубокий след ботинка,ее плечо обведенооборкой белого батиста.Зачем она среди весныо той весне не вспоминала,стояла просто у стены,такая жалкая стояла.И вот непоправимый громраздастся, задевая рюмки,стемнеет, упадут на гробжены его большие руки.Придет его старинный друг,успевший прочитать в газете.Для утешенья этих рукон поцелует руки эти.Они нальют ему вина,и глянет он непринужденно,как на подушке орденагорят мертво и отчужденно.
Метель
Переделкино снег заметал.Средь белейшей метели не мы лиговорили, да губы немыецеловали мороз, как металл?Не к добру в этой зимней ночиполюбились мы пушкинским бесам.Не достичь этим медленным бегствомни крыльца, ни поленьев в печи.