Когда писатель — только лишь писатель,Сухарь чернильный, право, он смешон.Чванлив, ревнив, завистлив — о создатель!Последнего хлыща ничтожней он!Что делать с этой тварью, мой читатель?Надуть мехами, чтобы лопнул он!Исчерканный клочок бумаги писчей,Ночной огарок — вот кто этот нищий!
LXXVI
Конечно, есть и те, кто рожденыДля шума жизни, для большой арены,Есть Мур, и Скотт, и Роджерс — им нужныНе только их чернильница и стены.Но эти — «мощной матери сыны»,Что не годятся даже в джентльмены,Им лишь бы чайный стол, их место там,В парламенте литературных дам.
LXXVII
О бедные турчанки! Ваша вераСтоль мудрых не впускает к вам персон.Такой бы напугал вас, как холера,Как с минарета колокольный звон.А не послать ли к вам миссионера(То шаг на пользу, если не в урон!),Писателя, что вас научит с богомВести беседу христианским слогом.
LXXVIII
Не ходит метафизик к вам вещатьИль химик — демонстрировать вам газы,Не пичкает вас бреднями печать,Не стряпает о мертвецах рассказы,Чтобы живых намеками смущать;Не водят вас на выставки, показыИли на крышу — мерить небосклон.Тут, слава богу, нет ученых жен!
LXXIX
Вы спросите, зачем же «слава богу»,Вопрос интимный, посему молчу.Но, обратившись к будничному слогу,Биографам резон мой сообщу.Я стал ведь юмористом понемногуЧем старше, тем охотнее шучу.Но что ж — смеяться лучше, чем браниться,Хоть после смеха скорбь в душе теснится.
LXXX
О детство! Радость! Молоко! Вода!Счастливых дней счастливый преизбыток!Иль человек забыл вас навсегдаВ ужасный век разбоя, казней, пыток?Нет, пусть ушло былое без следа,Люблю и славлю дивный тот напиток!О царство леденцов! Как буду радШампанским твой отпраздновать возврат!