рекламные листовки модных клубов.
Мимо промчалась полицейская машина — в сторону «Тауэр Рекордс». Водитель, крепко вцепившись в руль, даже не взглянул на одинокую женщину. «Служить и защищать», — усмехнулась она. Ветер головокружительно переменил направление, сорвал капюшон и мгновенно растрепал причёску. Которая, впрочем, и так нуждалась в обновлении.
Одиль Ричард ожидала гостью под вывеской «Стандарта», закреплённой — одним дизайнерам ведомо почему — вверх тормашками. Француженка ещё не отвыкла от парижского времени, но Холлис сама предложила предрассветную встречу. Когда же ещё любоваться подобным искусством?
За спиной Одиль стоял юный широкоплечий латиноамериканец: бритая голова, рукава ретро- этнического «Пендлтона»[8] отрезаны ножницами повыше локтей, незаправленные п
— А вотри Санте, — заявил он, когда увидел пришедшую, и поднял серебристую банку «Текате»[9].
Вниз по его руке вилась татуировка — очень чёткие, изумительной работы буквы на староанглийском.
— Извините, не поняла?
—
Холлис не приходилось встречать менее утончённой француженки, хотя этот высокозанудливый европейский стиль только придавал ей мерзкого шарма. На Одилль были чёрный свитер три икс-эль — творение какого-нибудь давно умершего выскочки, носки из коричневого нейлона в полоску, мужские, с особо противным блеском, и прозрачные пластмассовые сандалии цвета вишнёвого сиропа от кашля.
— Альберто Кораллес, — представился парень.
— Очень приятно. — Ладонь пришедшей утонула в его пустой руке, сухой, как опилки. — Холлис Генри.
— Группа «Кёфью», — заулыбался Альберто.
Надо же, фанат. Холлис, как всегда, удивилась, и ей отчего-то сразу стало не по себе.
— Сколько дряни в воздухе, — посетовала Одиль. — Дышать нечем. Может, поедем уже смотреть?
— Ладно. — Бывшая солистка обрадовалась перемене темы.
— Прошу, — пригласил Альберто, по-милански точно метнув пустую банку в белое мусорное ведро «Стандарта». Ветер тут же утих, как по заказу.
Холлис заглянула в вестибюль, бросила взгляд на безлюдную конторку портье, в темноту террариума для девиц в бикини — и последовала за своими спутниками (при этом Одиль раздражающе шаркала ногами) к автомобилю Альберто, классическому «жуку», дерзко сверкающему, словно лоурайдер[11], бесчисленными слоями краски. Глазам бывшей певицы предстали: жаркий вулкан, кипящий расплавленной лавой, грудастые латинские красотки в еле заметных набедренных повязках, ацтеки с перьями на головах и свернувшийся разноцветными кольцами крылатый змей. Либо хозяин авто переборщил со смесью этнических культур, либо она упустила момент, когда «фольксваген» сделался частью пантеона.
Парень открыл пассажирскую дверь и придержал спинку, пока Одиль проскользнула на заднее сидение, где, как выяснилось, уже лежало какое-то оборудование, и торжественным жестом, разве что не раскланявшись, пригласил в машину Холлис.
Та изумлённо заморгала, впечатлённая прозаичной семиотикой старенькой приборной доски. Салон благоухал этническим освежителем воздуха. А ведь это, как и боевая раскраска, — часть особого языка, смекнула Холлис. Впрочем, парень вроде Альберто мог нарочно выбрать неподходящий аромат.
Асфальтовую дорогу тонким слоем покрыла гниющая биомасса из пальмовых волокон. Автомобиль вырулил на Сансет и после аккуратного разворота на сто восемьдесят градусов поехал к отелю «Мондриан».
— Я столько лет ваш поклонник, — сказал Альберто.
— Его интересует история как субъективный космос. — Голос Одиль раздался почти над ухом попутчицы. — Он полагает, что этот космос рождается из страданий. Всегда и только из них.
— Кстати о страданиях, — вырвалось у Холлис при виде «Пинк дота». — Альберто, тормозни, пожалуйста, у магазина. Сигарет куплю.
— ‘Оллис! — нахмурилась француженка. — А сама говорила, не курю.
— Вот и начну.
— Так мы ведь уже приехали. — Альберто свернул налево и припарковался на Ларраби.
— Куда приехали? — Холлис приоткрыла дверь, подумывая удрать, если что.
Водитель заметно помрачнел.
— Сейчас достану всё, что нужно. Хочу, чтобы ты первая посмотрела. Потом обсудим, если пожелаешь.
Он вышел из машины. Холлис — за ним. Ларраби-стрит круто сбегала навстречу озаренным огнями долинам города; даже стоять на ней было не очень удобно. Альберто помог Одиль выбраться с заднего сидения. Та прислонилась к «фольксвагену» и спрятала голые ладони под мышками свитера.
— Холодно, — пожаловалась она.
И вправду, заметила Холлис, разглядывая громаду непристойно розового отеля над собой: без тёплого ветра в воздухе сразу посвежело. Альберто пошарил на заднем сидении, достал оттуда помятый алюминиевый футляр для камеры, обмотанный крест-накрест клейкой лентой, и повёл своих спутниц вверх по крутому тротуару.
Длинный серебристый автомобиль беззвучно проплыл в сторону бульвара Сансет.
— А что здесь? Что мы такого должны увидеть? — не выдержала Холлис, когда троица дошла до угла.
Парень опустился на колени, раскрыл футляр. Предмет, появившийся на свет из пенопластовой упаковки, Холлис поначалу приняла за сварочную маску.
— Надень.
Альберто протянул ей головную повязку с каким-то козырьком.
— Виртуальная реальность? — Только сказав эти слова, Холлис поняла, как давно не слышала, чтобы их произносили вслух.
— Да нет, устарелое «железо». — Парень достал из сумки лэптоп и включил его. — Другого позволить себе не могу.
Холлис опустила козырёк на глаза и, будто сквозь мутную пелену, посмотрела на пересечение бульвара Сансет и Кларк-стрит, отметив про себя вывеску «Whisky A Go-Go» [12]. Альберто протянул руку, чтобы осторожно вставить провод возле козырька.
— Сюда. — Спутник повёл её вдоль тротуара к низкому, выкрашенному в чёрный цвет фасаду без окон.
При виде вывески Холлис поморщилась. «Viper Room»[13].
— Сейчас, — произнёс парень и, судя по звуку, застучал по клавишам лэптопа. Та, к кому он обращался, уловила краем глаза какое-то мерцание. — Смотри. Вон туда.
Повинуясь жесту, она повернулась. На тротуаре лицом вниз лежал худой темноволосый человек.
— Ночь на ‘Эллуин, — объявила Одиль. — Тысяча девятьсот девяносто третий год.
Холлис подошла ближе. Тела не было. Но оно
Холлис наклонилась. Мёртвый парень смахивал на птичку. Чётко очерченная скула отбрасывала собственную маленькую тень. С чрезвычайно тёмными волосами хорошо сочетались рубашка и брюки в тонкую полоску.
