— Отстой, — процедил он, вложив в это слово всё, что думает о волапюке, собеседнике и даже о НУ, которыми столько интересовался.
На языке Брауна, как уяснил Милгрим, «НУ» означало Нелегального Упростителя, преступника, облегчающего жизнь остальным нарушителям закона.
— Держи.
Браун сунул своему спутнику фонарь из рифлёного неблестящего железа.
Так полагалось по статусу. Спрятанный под паркой Брауна пистолет тоже совершенно не блестел. Это как с обувью и аксессуарами, рассуждал про себя Милгрим; стоит кому-нибудь, например, щегольнуть крокодильей кожей, и через неделю она уже будет у всех. Вот и городе Браунтаун царил сезон неблестящего анти-цвета. Только, пожалуй, он уже несколько затянулся.
Между тем Браун достал из кармана зелёные хирургические перчатки из латекса и натянул их на руки.
А Милгрим держал фонарик там, где ему велели, и предвкушал блаженную минуту, когда таблетка подействует.
Как-то ему довелось встречаться с женщиной, утверждавшей, что витрины магазинов, где распродаются излишки военного имущества, навевают мысли о мужской несостоятельности. Интересно, в чём слабость Брауна? Этого Милгрим не знал, однако сейчас его восхищали эти руки в хирургических перчатках, похожие на глубоководных тварей в каком-то сказочном театре на дне морском, обученных подражать ладоням искусника-чародея. Вот они нырнули в карман и достали маленькую коробочку, откуда проворно извлекли крохотный предмет очень бледных голубовато-серебристых оттенков, почему-то напомнивших Милгриму о Корее.
Батарейка.
Действительно, батарейки нужны везде. Даже в том призрачном приборчике, что помогает Брауну и его когорте перехватывать, пусть и немногочисленные, исходящие и входящие сообщения НУ прямо из воздуха этой квартиры. Милгрим недоумевал: насколько он знал, подобные фокусы невозможны, если только не спрятать жучка в телефоне. А этот НУ, по рассказам Брауна, редко использовал одну и ту же трубку или счёт, покупая их ворохами, а потом избавляясь, как от мусора. А впрочем, если вдуматься, так поступал и Бердуэлл.
Браун опустился на колени возле вешалки с одеждой и принялся ощупывать ладонями в зелёных перчатках чугунное основание на колёсиках. Милгрим с любопытством щурился на рубашки НУ и черную куртку: ему хотелось взглянуть на фирменные ярлычки, но приходилось держать фонарь, освещая чужие руки. Какая же это марка? Может, “A.P.C.”? Или нет?.. Однажды, когда они вдвоём сидели в закусочной на Бродвее, мимо прошёл НУ собственной персоной; он даже посмотрел на них через потное окно. Ошеломлённый Браун взбесился и что-то быстро зашипел в головной телефон. Милгрим поначалу даже не понял, что этот парень с мягкими чертами лица и в чёрной кожаной шляпе с загнутыми впереди полями и есть интересующий его спутника НУ. Скорее, незнакомец смахивал на помолодевший вариант Джонни Деппа неопределённой этнической принадлежности. Как-то раз Браун упомянул, будто НУ с родными прибыл откуда-то с Кубы, и вроде бы все они китайской крови, однако по виду этого не скажешь. Ну, филиппинец — ещё куда ни шло, да и то навряд ли. К тому же, вся семья говорила по-русски. Или, по крайней мере, переписывалась похожими знаками, ведь голосов людям Брауна так и не удалось засечь.
Эти-то
Тот словно услышал беззвучный вопрос и, не вставая с колен, тихонько, с пугающим удовлетворением, хмыкнул. Морские зелёные твари вернулись на сцену, держа что-то чёрное, матовое, частично обернутое столь же чёрной и матовой изолентой. Следом тянулся крысиный хвост чёрного неблестящего провода. А старая вешалка из Швейного квартала[19], должно быть, служила дополнительной антенной.
Браун менял батарейку, а Милгрим усердно держал фонарь так, чтобы освещать ему работу, но и не попадать в глаза.
00000000
И всё-таки, кто же он? Сотрудник ФБР или DEA[20]? Милгриму довелось достаточно узнать и тех, и других, чтобы понять, насколько различаются между собой (и взаимно недолюбливают друг друга) эти два племени, но не мог вообразить Брауна ни в одном из них. Правда, в последнее время наверняка появились новые, невиданные прежде разновидности федералов. И всё-таки Милгрима не отпускало неприятное чувство. Браун явно был не обезображен чрезмерным интеллектом и к тому же слишком независимо держался во время всей операции, в чём бы ни заключалась её суть. И лишь мечты о заслуженной дозе ативана удерживали его невольного спутника от воплей ужаса.
Между тем Браун склонился почти к основанию старой проржавленной вешалки и самозабвенно устанавливал жучка обратно. Затем поднялся, и Милгрим увидел, как с перекладины упало что-то тёмное и беззвучно легло на пол.
Отобрав у спутника фонарь, Браун тут же отвернулся и продолжил осматривать квартиру НУ, а Милгрим протянул руку к чёрному пиджаку на вешалке и пощупал холодную влажную шерсть.
Раздражающе яркий луч отыскал в темноте за динамиком аудиосистемы довольно дешёвую с виду вазочку, голубую с перламутром. Усиленный синевато-белый диодный свет играл на блестящей лакированной поверхности, создавая впечатление нереальной прозрачности; казалось, внутри сосуда какой-то взрывоопасный процесс. Потом свет погас, но и тогда ваза продолжала мерещиться Милгриму.
— Уходим, — объявил Браун.
Уже на улице, торопливо шагая по тротуару в направлении Лафайет-стрит, Милгрим решил про себя, что стокгольмский синдром — это выдумка. Сколько недель прошло, а он так и не проникся к Брауну тёплыми чувствами.
Ну вот ни капли.
4.
Погружаясь в локативность
В «Стандарте», за вестибюлем, работал длинный застеклённый ночной ресторан. На фоне матовой чёрной обивки широких кабин торчали яркие обглоданные фаллосы огромных кактусов Сан-Педро. Крепкое пендлтонистое тело Альберто плавно опустилось на скамью напротив Холлис. Одиль оказалась между ним и окном.
— Взгляни на пустое пространство, — провозгласила она, словно стояла на древнегреческой сцене. — Оно навыворот…
— Что выварит?
— Пространство, — подтвердила Одиль. — Выкручивается навыворот.
Для пущей наглядности она так повела руками, что Холлис пришла на ум тряпичная модель матки, которую она видела в школе, на уроках семейной жизни. Не самое приятное воспоминание.
— Выворачивается наизнанку, — ради ясности предложил свой вариант Альберто. — Киберпространство. Фруктовый салат и кофе.
Последние слова, как после некоторого усилия сообразила собеседница, предназначались официантке. Одиль заказала
— Можно сказать, я думаю, всё началось в двухтысячном году, первого мая, — произнёс
