вертикальных полос. И кстати, с книгами. Милгрим шагнул за порог, огляделся и быстро метнулся к шкафу. Но понял, что обманулся. Перед ним были двери шкафа, обклеенные корешками старинных книг. Мужчина наклонился, чтобы поближе взглянуть на останки безвинно казнённых томов, однако увидел цельный кусок кожи, облепивший выпуклую деревянную форму в виде книжных корешков. Усердно состаренное золотое тиснение не позволяло прочесть ни названий, ни фамилий авторов. Удивительно тонкая работа. Туманное подражание ремесленников одной культуры произведениям культуры иной. Милгрим распахнул дверцу и, увидев внутри пустые полки, быстро закрыл её.
Вернувшись в коридор, он подошёл к искусственно состаренному зеркалу, и внимательно изучил итог ручной работы домоправителя. Опрятно. Но чересчур обыденно. Такая причёска была бы к лицу адвокату или арестанту.
Стоя на прохладном сером мраморе, у подножия узкого лестничного колодца, Милгрим прищёлкнул языком и вообразил, как щель загадочным образом засасывает звук и уносит его вверх.
Где же Браун?
Поднимаясь на второй этаж, Милгрим прихватил из ванной бритву, зубную щётку и пасту, а также пакет с одеждой. Уже в комнате мальчика он бросил туда и трусы, а сам остался в просторном халате на голое тело. Потом достал свою книгу из кармана пальто, наброшенного на спинку стула. «Полом Стюартом» мужчина разжился в одном гастрономе незадолго до встречи с Брауном. Пальтишко уже тогда было не новое, ношенное, по меньшей мере, целый сезон, и теперь его не спасла бы даже химчистка. Милгрим положил книгу на письменный стол и аккуратно повесил последнюю деталь своей одежды в шкаф, на плечики рядом со школьным синим блейзером.
— Вот тебе приятель, — шепнул он. — Можешь больше не бояться.
И закрыл дверцу. Поднимая со стола книгу, он услышал, как входит Браун. Тот едва посмотрел на новую стрижку и всучил пленнику хрустящий бумажный пакет из «Макдоналдс», помеченный прозрачными пятнами жира, после чего забрал мусорный пакет и, завязав его верхнюю часть узлом, удалился.
«Эгг Макмаффин[144]» капал жиром на халат, но Милгрим решил, что это уже не его забота.
Примерно через час или чуть меньше того явился домоправитель с двумя бумажными сумками и чёрным виниловым чехлом для верхней одежды; на всём стояла надпись «JOS. A. BANKS».
— Вот это я понимаю, быстрое обслуживание, — заметил Милгрим.
— «МакЛин», — ответил домоправитель, словно это всё объясняло.
Он бросил сумки на кровать и направился к шкафу, но пленник сам поспешил принять у него чехол.
— Спасибо.
Домоправитель повернулся и, не проронив ни слова, ушёл.
Под чехлом обнаружился чёрный пиджак на три пуговицы, смесь шерсти и полиэстера. Милгрим положил его на кровать, поверх винила, и заглянул в сумки. Двое хлопковых трусов цвета берлинской лазури, две пары серых носок умеренной плотности, белая майка, и ещё пара синих хлопчатобумажных рубашек с воротниками, застёгивающимися на концах, плюс тёмно-серые шерстяные брюки на пуговицах, без петелек для ремня. Видно, так полагалось. В день их знакомства Браун чуть ли не первым делом отнял у него ремень. Во второй сумке пряталась коробка с кожаными «оксфордами»[145] на резиновой подошве, причём довольно унылого вида: типичная обувь для офиса. Плюс чёрный нейлоновый рюкзак и бумажник из чёрной кожи.
Милгрим оделся. Ботинки, хотя и смотрелись дешево, но несколько повышали самооценку. В них Милгрим уже не чувствовал себя так, словно должен вернуться в интернат или собирается вступить в ряды ФБР.
В комнату снова вошел Браун. На этот раз он был в тёмно-сером костюме и белой рубашке, а в руке держал галстук в узкую чёрно-синюю полоску — возможно, только что снял его? Милгрим впервые видел Брауна в костюме.
— Надевай. Сейчас будешь фотографироваться.
Пленник под строгим присмотром снял пиджак и завязал галстук. Должно быть, в его положении эта часть одежды приравнивалась к ремню.
— Мне нужно пальто, — сказал Милгрим, надевая новый пиджак.
— У тебя есть.
— Ты же велел всё выбросить.
Браун нахмурился.
— Там, куда мы отправляемся, тебе потребуется дождевой плащ. Спускайся. Фотограф ждёт.
Милгрим покорно сошёл на первый этаж; Браун шагал следом.
53.
Не доставить им радости
Сотовый Инчмейла не отвечал. Холлис позвонила в отель, но там его уже не было. Может, в дороге? Наверное. Обидно было бы его упустить. Хотя, выпуск нового альбома — дело не из быстрых. А Ванкувер не так уж далеко, и журналистка не собиралась там долго задерживаться.
Позвонила Одиль из «Стандарта»: она хотела узнать название канадской гостиницы, чтобы сообщить своей матери в Париж. Холлис была не в курсе и связалась с Памелой Мэйнуоринг.
— А где мы остановимся?
— На квартире. Я видела только снимки. Дом стоит у воды. Всё в стекле.
— Эта квартира — собственность Хьюберта?
— Компании. Там никто не живёт. Мы ещё не открывались в Канаде. В следующем году начинаем с Монреаля. Хьюберт уверен, так будет лучше всего; он говорит, что Квебек — не земля, а сновидение.
— Как это понимать?
— Я же там не работаю, — напомнила Памела. — Но у нас есть свои люди в Ванкувере. Один из них вас обязательно встретит и отвезёт на квартиру.
— Можно потолковать с этим человеком?
— Прошу прощения, он сейчас на заседании в Сакраменто. Позвонит вам, когда освободится.
— Спасибо.
Журналистка задумчиво посмотрела на шлем, который прислал ей Бигенд. Надо бы, по идее, взять эту штуку с собой — на случай, если в Ванкувере тоже есть локативное искусство. С другой стороны, на таможне наверняка не оберёшься хлопот, а таскать его как ручную кладь неудобно.
Однако прежде чем приниматься за чемоданы, Холлис набрала ещё один номер. В этом году её родители зимовали в Пуэрто-Вальярта[146], но через неделю возвращались к себе в Эванстон. Ещё довольно энергичная, мать уже старалась не забивать себе голову незнакомыми реалиями, так что попытки дочери объяснить свой приезд в Лос-Анджелес, похоже, не увенчались особым успехом. Отец, по её словам, пребывал в добром здравии, разве что вдруг, под семьдесят, ни с того ни с сего заболел политикой. Матери это не нравилось: дескать, очень уж папа сделался нервный.
— А он говорит, раньше лучше было, а я говорю, ты просто внимания не обращал. Да ещё интернет этот. Прежде люди газету ждали, выпуск новостей. А сейчас? Хлещет потоком всякая дрянь, как вода из трубы. А он, конечно, сидит себе днём и ночью, уставится в свой экран — и давай читать. А я ему: ну, ты ж всё равно ничего не изменишь.
— Зато хоть какая-то пища для размышлений. В вашем возрасте полезно иметь интересы.
— Тебе хорошо, ты не слушаешь, как он честит президента.
— Передавай привет. Я ещё позвоню — из Канады. Или когда вернусь.
— А ты где, в Торонто?
— Ванкувер. Мам, я тебя люблю.
— И я тебя, милая.
