Холлис подошла к окну, остановилась и стала рассеянно наблюдать за движением на бульваре Сансет. Родители с самого начала не приветствовали её выбор. Мать вообще относилась к певческой карьере, словно к вздорному недугу, не смертельному, но всё же мешающему дочери нормально строить свою жизнь, получить настоящую работу, и вдобавок, не видела средств от этой болезни — разве что терпеть и надеяться на авось. Любые доходы за музыку она рассматривала не иначе как пособие по инвалидности, нечто вроде сахарной оболочки для горькой пилюли. Надо заметить, в этом вопросе их с дочерью взгляды не слишком расходились — с той разницей, что Холлис понимала: есть люди, которым пилюли никто не подслащивает. Положа руку на сердце, если бы жизнь прижала всерьёз, она бы просто ушла со сцены. А может быть, так и получилось? Резкий взлёт группы «Кёфью» к вершине славы застал певицу врасплох. Инчмейл — дело другое, он из тех, кто чуть ли не с пелёнок точно знает, когда и чем ему следует заниматься. А вот застой после взлёта они переживали на равных. Ни тот, ни другая не желали испытать на собственной шкуре, что значит катиться под гору. Зависимость Джимми стала жирной точкой над “i”, безымянной кокаиновой вехой на унылой пологой дороге. Группа утратила творческий запал, участники дружно проголосовали за её распад и пустились на поиски новых интересов. По крайней мере, Холлис, Рег и, наверное, Хайди-Лаура. А Джимми недавно скончался. Пожалуй, Инчмейл сумел устроиться лучше всех. Барабанщица, если вспомнить последнюю встречу, выглядела не очень благополучно. Впрочем, разгадать, что творится в её голове, для Холлис было труднее, нежели прочитать чьи угодно мысли.
Пузырьковая упаковка обнаружилась на полке в платяном шкафу: её не только не выбросили, но ещё и аккуратно сложили. Горничные явно заслуживали повышенных чаевых.
Журналистка сложила коробку, шлем и упаковку на кухонный стол с высокими ножками. И вдруг заметила Синего муравья. Фигурка красовалась на кофейном столике. Её, разумеется, можно оставить. Холлис посмотрела во второй раз и поняла: не сумеет. И заодно почувствовала, что, в каком-то смысле, до сих пор не повзрослела. Зрелый человек не замедлил бы выбросить антропоморфический кусок прессованного винила — а она медлила. Самое смешное: ей даже не нравились подобные штучки. Однако Холлис подошла и взяла Муравья, уже зная, что заберёт его с собой. Заберёт и отдаст кому-нибудь — лучше, конечно, ребёнку. Не то чтобы это рекламное насекомое внушило ей такую приязнь. Просто подумалось: что если бы её саму забыли в пустом гостиничном номере?
…Ладно, только не в ручную кладь. Не хватало ещё, чтобы служащий TSA[147] на глазах у всех достал игрушку из коробки вместе со шлемом. И Холлис бросила Муравья в пакет с одеждой «на выход».
***
Одиль огорчилась, когда узнала про съёмное жильё. Оказалось, её всегда привлекали североамериканские гостиницы, и даже «Стандарту» она предпочитала «Мондриан».
Холлис как могла успокаивала разочарованную попутчицу.
— Я думаю, это будет что-то ст
«Джетта», взятая напрокат, уже вернулась на стоянку; кстати, машину принял какой-то другой парень, не тот, что почти узнал солистку из «Кёфью». Приближался международный аэропорт Лос- Анджелеса; за дымчатым стеклом окна качались эти странные насосы нефтяных скважин на склоне холма. Журналистка помнила их ещё с первой поездки. Причём, насколько ей было известно, они никогда не прекращали движения. Холлис бросила взгляд на экран телефона. Почти шесть часов.
— Кстати, Одиль, ты мне напомнила, и я тоже позвонила своей матери.
— А где она, твоя мама?
— В Пуэрто-Валларте. Они там зимуют.
— И как у неё дела?
— На отца мне жаловалась. Стареет папа. По-моему, всё в порядке, но ей кажется, он чересчур увлёкся внутренней политикой. Злится, мол, целыми днями.
— Если бы я жить в этой стране, — француженка сморщила нос, — я бы не злилась.
— Правда? — спросила собеседница.
— Я бы всё время глушить горькую. Или глотать колёса. Что-нибудь.
— Вот вам и здравствуйте, — невесело усмехнулась Холлис, припомнив покойного Джимми. — Ну уж нет, думаю, ты бы не доставила им такой радости.
— Кому? — Одиль встрепенулась, вдруг заинтересовавшись беседой. — Какой радости?
54.
ICE
Тито проснулся, как только шасси «Беркута Цесны» коснулись земли. Яркое солнце било в иллюминаторы. Мужчина вцепился в спинку своей кушетки. Самолёт заскользил по посадочной полосе под быстро изменяющийся гул моторов. Потом замедлил ход. Наконец пропеллеры вовсе замерли. Внезапно кругом наступила полная тишина. Мужчина сел на кушетке и заморгал, увидев ровные ряды низкой поросли на необъятных зелёных полях.
— Здесь можно размяться и отлить, — объявил пилот, вылезая из кресла.
После чего прошёл через весь салон, отпер дверь, высунулся наружу и расплылся в улыбке, приветствуя невидимого приятеля:
— А, Карл, привет! Спасибо, что пришёл.
Кто-то приставил к выходу простую алюминиевую стремянку, по которой пилот и спустился на землю осторожными, размеренными шагами.
— Надо бы ноги размять, — сказал Гаррет и тоже, встав с откидного кресла, направился к выходу.
Тито проводил его взглядом, потёр глаза и поднялся следом.
Внизу, под стремянкой, стелилась прямая накатанная дорога, бегущая через бескрайние зелёные поля в обе стороны. Мужчина в синем рабочем комбинезоне и соломенной ковбойской шляпе помогал пилоту раскатывать резиновый шланг от маленькой автоцистерны. Оглянувшись, Тито увидел, как за ним по стремянке неторопливо спускается старик.
Гаррет достал минеральную воду, щётку, тюбик пасты и принялся чистить зубы, время от времени сплёвывая на землю белоснежную пену. Потом, отхлебнув из бутылки, ополоснул рот.
— Зубная щётка есть?
— Нет, — ответил Тито.
Гаррет вытащил из кармана и протянул ему нераспечатанную упаковку заодно с минеральной водой. Тито принялся чистить зубы, наблюдая за стариком; тот отошёл от дороги, встал спиной к своим спутникам и помочился.
Мужчина вылил остатки воды на щётку, насухо стряхнул её и убрал во внутренний карман куртки. Ему хотелось узнать, что это за место, но протокол запрещал подобные вопросы при работе с клиентами.
— Западный Иллинойс, — произнёс Гаррет, словно прочёл его мысли. — А это местечко принадлежит одному приятелю.
— Вашему?
— Нет, пилота. Он тоже летает; здесь у него запасы авиационного бензина.
Мужчина в ковбойской шляпе взялся заводить мотор насоса у цистерны. В воздухе резко запахло топливом, и собеседники отошли подальше.
— И какая у него дальность перелёта? — полюбопытствовал Тито, глядя на остроносого небесного красавца.
— Примерно тысяча двести миль, если с полным баком. Смотря по погоде и количеству пассажиров.
